понятно почему.
Миролюбивые тенденции извлекались из архивов забвенья, где они покоятся многие
тысячелетия, почти всегда после больших и кровопролитных войн,— доказательство, что в
этих случаях инициатива никогда не исходила от побежденных.
Можно утверждать без ошибки, что современная Англия, а может быть и Франция,
ничего бы не возражали против вечного мира теперь, но можно также без ошибки
утверждать, что не так на это смотрит Германия.
Притом, если бы вопрос дошел до расчленения колоний или дарования им
политической независимости и территориальной неприкосновенности,— то Англия первая
бы заговорила языком пушек.
Современная политика большинства Европейских государств есть только стремление
удержаться в достигнутом равновесии какой бы ни было ценой и в то же время это есть
политика накапливания волевой энергии и механической силы.
Здоровые народы никогда не станут на путь мягкотелой проповеди мира, ибо они
чувствуют свою силу и знают цену себе, ибо они понимают и учитывают, что еще на долгие
века удержатся племенные и религиозные особенности народов, что климатические и земные
богатства разбросаны на нашей планете не равномерно, что «только меч может удержать меч
в ножнах» и что, наконец, единственная гарантия не быть раздавленным и стертым — это
быть самому сильным, чтобы устоять против внешнего давления и внутреннего взрыва.
Опыт России многому научил, и не только Европу. В то время, когда во внутренней
политике государств еще удержалась партийность, политика внешняя становится все более и
более национальной.
И в этом есть великое предзнаменование. В этом безотчетно проявляется жажда
жизни, которая обеспечена тому, кто сильней и жизнеупорней, ибо интернационализм есть
смерть государственности, вне которой и нет ни народных достижений, ни даже самого
народа.
Народы, которым суждено в будущем идти впереди, а не влачить жалкое
прозябание — учитывая уроки прошлого и предвидя будущее,— всегда будут ставить
первейшей своей заботой — заботу об армии, помня, что величие государства измеряется
только мощью армии.
97
Электронное издание
www.rp-net.ru
***
В 1806 году Наполеон, разбив Пруссию, ставит ей непременным условием —
ограничение армии.
Маленькая Пруссия, выросшая, впоследствии, в могущественную Германию,
понимая, что только армия может снова возродить и поднять ее, напрягает все усилия, чтобы
не только удержать, но и увеличить состав своих вооруженных сил в скрытом виде, путем
остроумной комбинации.
Будущее показало, насколько Пруссия была права.
Другим примером может являться Япония, которая не щадила никаких средств на
армию и где военное министерство встречало всегда полную поддержку у народа, раз вопрос
касался армии.
Все испрашиваемые министерством кредиты — никогда не встречали нападок и
истерических воплей, как это было в России, ибо народ знал, чего он хотел.
Народ знал, что только армия выведет страну на путь первоклассных держав и
оправдает все издержки.
Великие государства современности, несмотря на пережитые ужасы войны, с особой
чуткостью относятся к вопросам армии и ревниво оберегают ее от всего, что может внести
разложение.
Современная Германия, прижатая к необходимости сократить свою армию,
переживает вторично 1806 год.
Еще задолго до великой Европейской войны эта Германия устами одного из
популярнейших своих авторитетов, Бернгарди, говорила следующее: «Мы должны отложить
в сторону все другие соображения и с крайним напряжением энергии готовиться к
неизбежной войне».
«Следует твердо помнить, что нам не миновать войны за наше положение в мире.
Важно не отлагать войну, а начать ее в наиболее выгодных для нас условиях».
Это говорила Германия XX века, которая знала действительную цену миролюбивой
идеологии.
И весь народ, воспитанный в духе высокого патриотизма, разделял эту точку зрения.
