Если сознание становится для нас бытием, то оно беспочвенно, если им становится бессознательное, то оно не имеет в себе светлости, и как будто бы вовсе не есть. Сознание и бессознательное, вместо того чтобы нам мыслить их раздельными и лишь переживать на опыте как тесно связанные друг с другом, — как это обычно для нас в существовании, — становятся в своем немыслимом тождестве трансценденцией, которая, как богатство бессознательного, есть в своей совершенной светлости одновременно и то, и другое.
Нам доступны явления, жизнь, сознание; мы даем им исчезнуть в субстанции, смерти, бессознательном. Там, где существует для нас всякое богатство, оно должно исчезнуть, где, как нам кажется, есть бытие, там одна лишь тьма, подобие ничто. Но если мы попытаемся мыслить совершенно разделенное в единстве и потерпим в этой попытке крах, то мы трансцендируем не в эту темноту, но по ту сторону обеих сторон противоположности — к самому бытию.
Трансцендирование в категориях свободы
То, что божество есть не природа, а сознание, не субстанция, а личность, не существование, а воля, — в таких и иных формах попыткам натурализации трансценденции контрастно противопоставляет себя мышление, которое хотело бы достичь ее в категориях свободы.
Но свобода может быть приписана трансценденции как ее свойство ничуть не более, чем какая-нибудь другая категория. И свобода также есть только путь к чему-то немыслимому.
Свобода, сущность экзистенции в существовании, есть присущая ей возможность выбора; в мире она всегда в то же время зависима и вынуждена считаться со случайностями, она существует вместе с чем-то иным. Трансценденция же предстала нам не как возможность в том определенном смысле слова, который еще оставлял бы свободу выбора, но как такая возможность, которая тождественна с действительностью и необходимостью. Если я мыслю трансценденцию как свободную, то оконечиваю ее (verendliche ich sie), мысля ее в ситуациях при известных условиях.
Свобода как личность остается в существовании привязанной к природе. В личности перед нами не тождество свободы и природы, но неразделимая их связь. Одно имеет основанием другое, поскольку составляет момент личности, и одно препятствует другому и требует непрекращающейся во времени борьбы. Если я трансцендирую, то я должен был бы мыслить тождество свободы и природы, но мне пришлось бы узнать в то же время, что этого тождества я не могу ни мыслить, ни представить себе. То, что возникает, казалось бы, на пути приближения к идеалу, как завершенная полнота свободы, одним скачком оказывается чем-то совершенно иным: оно не есть уже процесс во времени, не есть историчное явление, не есть отношение свободного Я к себе самому как своей темной основе, которая его поддерживает и мотивирует, и которую оно преодолевает и просветляет в себе. Это иное, мыслимое как тождественное с природой, было бы трансценденцией, в которую не может проникнуть никакое мышление и которая, напротив, немыслима. Сквозь напряжение, полагаемое свободой между самой свободой и природой, которые я пытаюсь, но бессилен мыслить как тождественные, бытие может просвечивать только, если я совершаю трансцендирование.
Свобода существует как рассудок, который проводит имеющие силу различения и знает, планирует и делает, как идея, которая есть субстанциальная бесконечная целокупность как сила становления и как цель, а предметно существует как прообраз и как задача; как экзистенция, которая в историчной конкретности, в среде рассудка и идеи, есть решение данного индивида о его собственном бытии.
Будучи абсолютизированы, эти категории становятся высказываниями о трансцеденции, чтобы сразу же пасть и в самой немыслимости явить трансценденцию, как подлинную трансценденцию.
Свобода существует как рассудок. Трансценденция становится в этой мысли Логосом, все упорядочивающим и определяющим, демиургом, созидающим мир. Но трансценденция как Логос была бы только всеобщезначимой обрешеткой (Gitterwerk) артикуляции всего существующего, ее пришлось бы мыслить из суммы всех категорий к некоторой категориальной тотальности, как тому, благодаря чему становится возможно, чтобы существование получило характер всепроницающей мыслимости и порядка. Трансценденция, как демиург, противостояла бы, как конечное существо в мире, оформляемому ею веществу. Как такой демиург, она есть лишь представление, которому не соответствует никакая действительность. Однако трансценденцию следует искать по ту сторону действительности образования вещества конечными разумными существами, как основу этой действительности.
