Феодальная аристократия и кальвинисты во Франции - страница 86
Все исчисленные уступки как в пользу церкви, так и в пользу буржуазии дали возможность знати и здесь, в Восточном Лангедоке, найти не менее, если даже не более сильную поддержку у буржуазии. Она получила от буржуазии деньги и войска. Собрание ввело правильную систему взимания налогов. Оно разрешило главе и его совету избрать особых чиновников как для сбора податей, так и для приема денег и контроля над сборщиками и обязало этих последних повиноваться совету и исполнять его приказания[759].
Заключенный на таких условиях союз оказался достаточно прочным. Буржуазия считала себя достаточно огражденною от насилий дворян, а дворяне были на время удовлетворены тем, что получили средства вести борьбу с властью.
Этим объясняются те успехи, каких достигли гугеноты в восточном Лангедоке. Но то была не единственная причина их успехов в завоевании крепостей, в подчинении своей власти всей почти области. Как и в западном Лангедоке, много содействовали им в их завоеваниях и та слабость, та нерешительность, какую обнаруживала власть и здесь, как и в других местах.
Подобно армии Виллара, и армия Данвиля не обнаружила особенных способностей побеждать. Много вредило ее успехам дурное ведение дел. У правительства не было ни денег, ни хорошо устроенного и сколько-нибудь достаточного войска. Оттого Данвиль жаловался, как и Виллар, что армия его плоха, что с наличными силами он не в состоянии вести войну.
Рошель привлекала тогда исключительное внимание правительства и отнимала войска у других провинций. «В моем губернаторстве», — писал Монморанси-Данвиль королю, — я нашел лишь пять рот пехоты, по шестидесяти человек в каждой, под командою Сен-Жерана. Но он увел с собою лучших солдат в Бруаж»[760]. Как и Виллар, в каждом почти письме он просит короля прислать войско и разрешить собирать деньги ему самому. «Для усиленных действий, — писал он, — мне необходимо иметь от 10 до 12 тысяч пехоты и батарею в 18 или 20 пушек»[761].
Правда, Данвиль был поставлен в лучшее положение, чем Виллар. Он был послан на юг тогда, когда восстание уже началось. Король разрешил ему собрать в Лангедоке, Дофинэ и Провансе 12 000 человек и предоставлял в его распоряжение 50 000 ливров, которые провинция должна была казне, как налог на лишнюю соль, и сверх того еще 30 000 в виде займа, уплата по которому должна была производиться из сумм вырученных продажею имуществ, принадлежащих мятежникам[762]. Но надобно было прежде собрать и войско, и деньги в страшно разоренной стране. На Штатах, собравшихся в Монпелье в 1571 г. и в Безьере в сентябре 1572 г. депутаты прямо заявляли королю, что Лангедок не в силах нести никаких податей, что он разорен и войнами, и страшными морозами, а потом засухою 1571 г., убившими всю жатву и виноградники, что страшная смертность господствует среди народа[763]. Во имя привилегий своего края протестовали они против новых поборов и указывали на бедность и бесплодие страны[764]. Был послан даже посол к королю с просьбою от страны избавить ее от всяких новых поборов[765]. Правда, на Штатах в Монпелье, созванных Данвилем к 16 января 1573 г., было разрешено взимание предписанной королем суммы, но эти Штаты вряд ли можно было признать компетентными. Ни один дворянин не явился в это собрание, да и вообще число членов его было очень невелико. Страна вовсе не выражала в этом случае степени своей экономической выносливости[766]. Да кроме того, предписанную сумму нужно было прежде собрать.
Лишь с трудом успел Данвиль собрать четыре тысячи человек для ведения воины[767].
Таким образом, и деньги и войско существовали больше на бумаге, чем в действительности. Но и этого мало. Если у Виллара было дурное войско, мало денег, зато у него было искреннее желание поддержать авторитет власти. Он не имел, по его собственным словам, «недостатка в доброй воле». Напротив, Данвиль сражался не из любви королевской власти, не из-за вражды к гугенотам. Когда-то, — говорил Д’Обинье, — он вел войну в Лангедоке по страсти, теперь — по обязанности
