Феодальная аристократия и кальвинисты во Франции - страница 64
Но нигде страх не был так силен, как в городах, среди буржуазии, принявшей кальвинизм. Здесь никто почти и не заикался о сопротивлении и борьбе с властью. Речь шла лишь о спасении себя, об ограждении своей жизни ценою каких бы то ни было уступок. Страх обуял всех и замечательно, что он был наибольший там, где резня была наименьшая, или где ее не совсем не было[503]. Города вроде Нима, Монтобана, Кастра, заявляли готовность сдаться. Если они вели переговоры о сдаче своих крепостей, старались уклониться от немедленного принятия гарнизона, то единственно с тою целью, чтобы выиграть время. Они ожидали лишь успокоения страны, прекращения резни и затем готовы были на всякие уступки. В то время, когда один из них переходил в католицизм, другие, сохранившие верность своим религиозным убеждениям, соглашались исполнять обряды своей веры тайно, и это даже в тех местах, где до резни месса была совершенно изгнана. Правда, были лица — их называли «рьяными» (zélés, seditiosi), — требовавшие восстания с оружием в руках, видевшие в сдаче городов и принятии гарнизонов гибель своих муниципальных прав и привилегий — этого достояния отживающих Средних веков, — преданные своему городу до забвения даже общих интересов партии, но их было мало. Их голоса заглушались на вече, их предложения осмеивались. Большинству горожан казалось не только невозможным, но и просто смешным бороться с сильно вооруженным правительством, а особенно после того, как столько «братьев» убито, так много убежало за границу. Такое настроение было вполне понятно.
Нигде монархический дух не пустил таких глубоких корней, как в среде среднего сословия, горожан. Королевская власть дала многим городам привилегии, поддерживала и защищала их в их борьбе с феодальными баронами. В союзе с нею удалось горожанам добиться самостоятельного положения среди французской нации, из простого roturier возвыситься до буржуа, который мог получить, да даже и получал, права дворянства от той же королевской власти. Каково бы ни было иногда поведение власти относительно горожан, как ни тяжелы казались им жертвы денежные, взимаемые с них властью, — все-таки сочувствие их было на ее стороне, все-таки они видели в ней лучшего защитника своих прав, чем в каком-нибудь бароне, для которого лишь его личные выгоды значили все, который с высоты своего величия взирал с презрением на массу рабочего класса. Они никогда не забывали имени тех королей, которым они были больше всего обязаны, и всегда старались выставлять их и их действия как лучший образец для подражания. Так относились они к Людовику XI, сама память о котором была так ненавистна дворянству. В своей жалобе королю Карлу IX на тяжесть налогов и разорение страны поборами и грабежом они на каждом шагу указывали, как поступал Людовик XI, как уважал он права и привилегии провинций[504].
Теперь в XVI в., благодаря энергической деятельности королей и особенно Людовика XI, среднее сословие пользуется громадным значением. В его руках сосредоточена вся судебная, финансовая, отчасти даже административная власть. Действительно, по единогласному свидетельству современных писателей, ни разу до этой эпохи не пользовалось среднее сословие такими правами, не испытывало такого обширного влияния на дела. «Люди народа, — говорит Суриано, — держат в своих руках четыре важнейшие должности. Во-первых, должность канцлера, имеющего доступ во все советы, хранящего королевскую печать, без согласия которого ничто не может быть обсуждаемо, никакое решение исполнено. Во-вторых, должность государственных секретарей, которые, каждый в своей сфере, управляют делами, хранят бумаги, содержащие в себе секретнейшие действия правительства. В-третьих, должность президентов, советников, судей, адвокатов и всех тех, кому вверены уголовные и гражданские дела на всем пространстве королевства. В-четвертых, должность казначеев, сборщиков податей, управляющих всеми доходами и расходами короны»
