Феодальная аристократия и кальвинисты во Франции - страница 53
Несомненно, страшная жестокость казней, совершенных над заговорщиками, не осталась без сильного впечатления. Историк Д’Обинье рассказывает, как отец его воскликнул среди громадной толпы народа: «Палачи, они обезглавили Францию!» — и заставил его, еще мальчика, дать в виду трупов казненных вождей восстания клятву, что он отмстит за этих славных вождей[419]. Но следы этого впечатления не обнаружились в полной мере немедленно же после казней. Давление сверху не вызывало среди знати особенно энергических усилий выказать решительное сопротивление. Она не выработала никаких политических учреждений, которые дали бы ей возможность сосредоточить и организовать свои силы, и даже в отношении финансов была, как мы видели, в полной зависимости от пасторов. Действительно, колебания знати были так сильны, неуверенность в своем могуществе так укоренена даже в лучших умах, что три года спустя после Амбуазского заговора, пред началом первой религиозной войны, она оказалась вполне почти неприготовленною к войне. Лану положительно утверждает, что у гугенотской знати не было в то время никакого плана. «Большинство дворян, — говорит он, — узнавши об убийстве в Васси, решилось явиться в Париж, частью из-за страха, а частью по доброй воле»[420]. Их известили об опасности в то время, когда они были более всего уверены в том, что настала полная тишина и спокойствие в государстве[421]. Да даже и после того, когда война сделалась неизбежна, в среде дворян все еще не существовало полного единодушия. Колиньи, например, напрямик отказался участвовать в войне, которую считал гибельною для Франции. Только мольбы и слезы его жены, по словам современников, заставили его взяться за оружие[422].
Много мешали энергии и решимости со стороны дворян их роялистичские чувства, их неуверенность найти поддержку в среде массы простого народа, принявшего новую веру[423].
Эта неуверенность, эти колебания со стороны знати давали возможность пасторам обнаружить всю силу своего влияния, взять на себя главную роль в начинающейся борьбе и подготовить, так сказать, силы к более обширной, решительной борьбе.
Мы видели, как велико было влияние пасторов, как много было сделано ими для утверждения кальвинизма во Франции, для объединения церкви и ее организации. Этим не ограничивалась их деятельность. Обстоятельства складывались так, что открывали еще больше простора для нее.
Болезненный Франциск II, находившийся под влиянием Ги-зов, а в руках жены своей Марии Стюарт, умер 6 декабря 1560 г., и на престол вступил Карл IX, с воцарением которого радикально изменился характер управления. Канцлер Лопиталь получил обширную власть и влияние на дела, и с ним политика терпимости и свободы совести впервые попыталась примениться к практике[424]. Преследования против гугенотов были прекращены. Изданы были в их пользу эдикты, и им дозволено свободно исповедовать свою религию, даже открыто проповедовать свои доктрины.
Призыв ко двору принцев крови и знатнейших дворян, исповедовавших еретические мнения, участие, предоставленное им в королевском совете в качестве его членов открывали пасторам возможность с полнейшею свободою проповедовать свои доктрины в столице Франции. Покровительство их патронов, ограждая их от преследований, делало их чрезвычайно смелыми, а терпимость правительства заставляла их мечтать о многом, чего можно было добиться при настоящих обстоятельствах в пользу истинной религии. Мало того, что в квартирах гугенотских дворян пасторы собирали на свои проповеди толпы народа[425], мало того, что им дозволено было совершать публично свое богослужение в двух местах в Париже, несмотря на прямое запрещение закона[426], им удалось добиться без особенных затруднений права проповедовать при дворе, который они, казалось, совсем обратили в гугенотскую церковь. Из гонимых и преследуемых они обратились чуть не в любимцев. Неудивительно, что католики стали тревожиться не на шутку, неудивительно, что письма испанского посла Шантоннэ к католическому королю представляли в самых мрачных красках положение католицизма во Франции
