Уже при первом известии о бегстве Алансона из Парижа гугенотская знать пыталась произвести реформу в управлении делами. Ее представители, жившие в Рошели, настаивали постоянно на том, чтобы в их исключительное ведение были переданы все дела касающиеся войны. «Люди, занятые исключительно одною торговлею, — так говорили дворяне жителям Рошели, — не обладают тою проницательностью, которая необходима в государственных делах; они не в состоянии оценить выгоды или невыгоды известных мер, не привычны к войне и не могут, поэтому, участвовать в решении вопросов, касающихся военного дела»[1770]. Они требовали изменений в управлении городом, требовали установления особого совета из дворян, который должен был решать все дела и в который допускались только мэр да несколько эшевенов, но лишь с совещательным голосом. Но тогда эти требования вызвали сильное раздражение в жителях и привели лишь к тому, что вся буржуазия протестовала против проекта, составленного знатью. На вече 29 сентября все жители Рошели поклялись не щадить ни средств, ни жизни для сохранения неприкосновенными свои привилегии и вольности и для отражения всех тех, кто бы они ни были, кто попытается нарушить их[1771].
Теперь прибытие Алансона возродило вновь надежды в среде дворян, и многие из них, а особенно Лану, недовольные решением горожан, отправились к Алансону и стали здесь искать поддержки для своих планов. И они нашли здесь эту искомую опору. 22 декабря в Рюффеке, в области Ангумуа, они вместе с Алансоном и католиками-дворянами составили правила, касающиеся юстиции, военного дела и финансов, правила, в силу которых вся власть переходила в их руки и в руки Алансона[1772]. Их принудили к этому решительному шагу сами жители Рошели, обращение которых с дворянами стало невыносимо. Роган и другие дворяне, оставленные Лану в Рошели, извещали его, что дела в Рошели идут все хуже и хуже, что горожане обращаются крайне сурово с дворянами, стараются отнять у них всякую власть в военных делах, и умоляли его заставить Алансона вмешаться в это дело[1773].
6 января 1576 г. Ланокль, Дигоен и де ла Фукодиер, назначенные послами в Рошель, прибыли в город и предъявили мэру постановления, выработанные на собрании в Рюффеке. Мэр отверг все эти постановления. Он объявил депутатам, что город обязан оказывать повиновение Алансону как протектору только дотоле, пока не нарушаются этим его вольности и привилегии, что ни он, ни его совет не видят нужды принимать в виде губернатора дворянина, так как Рошель имеет уже губернатора в лице мэра, как не видят необходимости в реформе администрации, так как для управления финансами у них существует особый совет, а с заключением мира все дела должны прийти в обычный порядок[1774]. Напрасно послы требовали обсуждения правил, выставляли их только как проект, требовали созвания веча, им отвечали отказом. Тогда раздраженный Фукодьер разразился сильною филиппикою против мэра, приказывал именем Алансона, которого Рошель признала вождем и которому, следовательно, обязана повиновением, принять правила, созвать вече. Угроза подействовала, вече было созвано, но и здесь послы не встретили сочувствия. Народ объявил, что готов оказывать всевозможное содействие общему делу, но на проект организации не согласился[1775].
Попытки знати относительно Рошели не увенчались успехом, но зато дворяне приобретали неоспоримое влияние и значение в лагере Алансона, и от них, их решения зависело заключение мира, принятие или непринятие известных условий. А их чувства к Рошели стали теперь крайне враждебны, и Ланокль писал, например, к Лану, что Рошель не заслуживает ни на что больше, как только на то, чтобы король утвердил в случае мира ее старинные привилегии[1776].
Но проигрыш дела в Рошели вознаграждался новою помощью, которая шла к знати из Германии, и возможность безгранично распоряжаться военными делами еще более увеличилась для нее. Бегство Алансона заставило, наконец, электора Палатината подписать окончательно условия союза с Конде, и он решился послать своего сына, Казимира, с войском во Францию. Он требовал только для своего сына в вознаграждение за то «великое усилие, которое будет сделано им в пользу Франции», отдачи ему, Казимиру, крепостей Меца, Туля и Вердена с их округами и теми доходами, которые получаются с них, и кроме того, уплаты ему же жалованья из государственного казначейства и 6 000 экю от Лангедока до заключения мира, а после заключения его выдачи ему единовременно 200 000 экю в Страсбурге или Меце
