Феодальная аристократия и кальвинисты во Франции - страница 189
То было зерно целого движения, которое вскоре началось под Рошелью и к которому пристали все недовольные, пристал и герцог Алансонский.
Скопление элементов неудовольствия в лагере давало этому движению особую силу, сближая людей, с самими разнородными стремлениями и целями. Тут были и неокатолики, личности, которым приходилось выбирать между папою и палачом и которые сделались католиками, сохраняя в сердце привязанность к старым своим верованиям: их насчитывалось в лагере более четырехсот человек, и все это были или принцы крови, или знатнейшие дворяне; была и значительная масса лиц, принадлежавших прежде к числу рьяных защитников католицизма, сохранивших верность своей религии и теперь, но крайне недовольных двором и его новыми порядками, стремившихся к реформам в государстве во чтобы то ни стало, раздраженных преобладанием в управлении государством иностранцев, личностей низкого происхождения, относившихся к ним, дворянам, с пренебрежением, с трудом дававших им аудиенции, грабивших казну, разорявших народ[1495]. Еще во время бракосочетания Генриха Наваррского между этими двумя политическими фракциями произошло сближение, и Колиньи стал уважаемым лицом даже для тех придворных, приверженцев дома Монморанси, которые прежде вели с ним ожесточенную борьбу. Кровь Колиньи и общность той опасности, которая грозила всей знати, освятили и скрепили новый союз, — пребыванье под Рошелью повело их еще далее по этому пути, и их настроение по отношению к гугенотам стало таково, что рьяные католики, приверженцы Екатерины Медичи и Генриха Анжуйского, прямо заподозрили их в отношениях с осажденными, в передаче им сведений относительно планов осады[1496]. Действительно, с первых же дней осады, едва только вся эта клика дворян и недовольных, и неокатоликов, прибыла с Генрихом Анжу в лагерь, как в ее среде началось серьезное движение. Большинство членов новообразовавшейся партии, которая получила название «партии политиков» уже до мира в Сен-Жермене, когда Монморанси и его приверженцы впервые потребовали увеличения гарантий для кальвинистов, порешило поднести королю прошение, с целью добиться изменения существующих порядков и восстановления январского эдикта, и намерение это было так твердо принято, что маршалу Монморанси, отличавшемуся своими миролюбивыми наклонностями, с трудом удалось убедить их оставить начатое дело[1497]. Начатое движение затихло, но это было на время, и не прошло и месяца, как вновь начался ряд новых попыток, с целью действовать уже вооруженною рукою, освободить Рошель и в союзе с протестантами добиться тех прав, которых лишало их господство итальянцев. То были попытки крайне слабые, окончившиеся лишь одними приготовлениями, но они показывали, что существуют уже сильные элементы будущих смут, что формируется новая сила, отрешившаяся от власти, готовая действовать заодно с гугенотами против правительства. Во главе движения стал виконт Тюренн, натура кипучая и полная энергии, наскучившая сидеть смирно, сложа руки.
Он был одною из наиболее выдающихся личностей новой партии и представлял собою один из тех типов, которые все чаще и чаще стали появляться на французской почве. В нем тесно и неразрывно соединялся и чисто средневековый человек, с его рыцарскими наклонностями, гордостью и энергиею, с его высоким уважением к знатности рода и сильной любовью к войне и военным упражнениям, и человек нового времени, выработанный двором и новыми условиями жизни, человек, в котором честолюбие и тщеславие успели пустить глубокие корни, который привык хитрить и лицемерить, унижаться, когда нужно, и высказывать себя безусловно честным, когда того требовало положение дел. Подвижной, вечно ищущий деятельности, храбрый до безумия, он никогда не унывал, постоянно был весел, любил общество, обладал способностью сделаться душою его, влиять на людей, приковывать их к себе, и с этой стороны сильно напоминать другого современного ему деятеля, Монбрэна, этого истого феодала времен первых Капетингов. Но рядом с этим у него были качества, выработанные благодаря влиянию той новой обстановки, в какую попала знать. Он отличался тщеславием, его снедало страшное, ненасытное честолюбие, целью его стало добиться высокого положения, играть роль, и он из всех сил старался заставить говорить о себе, прославить свое имя. Он любил блеск и пышность и готов был многое отдать за право быть при дворе, блистать в нем, за улыбку короля или его милостивое внимание. Его можно было вполне подчинить, можно было обуздать все его порывы, ослабить средневековую закваску его натуры; для этой цели достаточно было доставлять ему возможность удовлетворить его самолюбие и тщеславие, окружить его развлечениями, блеском, роскошью, открыть арену для его деятельности где-нибудь в бальной зале или на турнире, дать видное место, или просто обольщать его надеждою блестящей карьеры. Но за то однажды затронуть его самолюбие, его тщеславие, не дать простора его честолюбию, его жажде деятельности значило сделать из него упорного, энергического и неутомимого врага, готового при первом удобном случае начать вооруженную борьбу, воспользоваться всеми невыгодами в положении противника, чтобы только удовлетворить свое честолюбие, добиться выполнения своих честолюбивых планов и распоряжаться, как говорит Таванн, частью французской территории в качестве маленького королька
