То было первое проявление той политики, которой держались жители Рошели, горячо поддерживаемые в этом отношении пасторами. Правда, то не было еще вполне определившимся действием со стороны Рошели: ссора была вызвана случайными обстоятельствами, но она обнаружила уже, чего могут ждать от Рошели и пасторов дворяне.
Между тем неудача, постигшая все попытки власти прийти к соглашению мирным путем, все-таки не остановила правительства, и оно прибегло к последнему средству, какое было теперь в его руках. Оно обратилось к Лану, еще очень недавно защищавшему Рошель против королевской армии, надеясь при его посредстве привести город к повиновению.
Лану был родом из Бретани и принадлежал одной из ее древних дворянских фамилий, представители которой успели своими подвигами внушить уважение к своему роду. Его отец, Франсуа Лану, имел большие связи с разными аристократическими домами в Анжу и Бретани и, как кажется, принадлежал к числу дворян старого закала. Он не послал своего сына ко двору, а воспитывал его сам, в своем замке. То было чисто феодальное воспитание. Лишь кое-как научили молодого Лану читать и писать, зато на физические упражнения, на военное дело было обращено исключительное внимание[931]. При таком воспитании, при той обстановке, в которой он находился, мог выработаться лишь тип «медного лба», любящего старину и ненавидящего двор. В своем доме он наслушивался рассказов о старых временах, временах независимости, о подвигах своих предков, решавших споры битвами и в битвах и охоте находивших высшее наслаждение. Понятно, что здесь, в уединении от всего мира, среди такой обстановки, в нем должен выработаться и действительно выработался тот дух независимости, любви к славе предков, их нравам, нерасположение ко двору, которые, как мы имели уже случай видеть, не раз обнаруживал Лану. Так, возвратившись из своего путешествия по Италии, он не захотел остаться при дворе и возвратился в свой замок[932]. С другой стороны, любовь к серьезным занятиям заставила его приняться за свое научное образование и при энергии сделала его одним из замечательных писателей своего времени. Но эти занятия лишь усиливали в нем наклонности и чувства, которые развились в нем еще с детства. Научные знания можно было приобрести лишь изучением древних авторов, а любимым автором в то время был Плутарх и его жизнеописания. Он составлял настольную книгу у большинства читателей XVI в., и рисуемые в нем типы, их любовь к родине и свободе могли лишь поддерживать то же настроение и у молодежи, жившей в замках. В сочинениях Лану, в его «дискурсах» на каждом шагу проглядывают его наклонности, обнаруживается влияние примеров древности.
Кальвинизм легко был воспринят подобною натурою. Ему не было еще и 30 лет, когда Дандело явился в Бретань проповедовать новое учение. Впечатление, произведенное на него новыми доктринами, было чрезвычайно сильно. Они совпадали вполне с его характером, выработанными привычками, и уже с первой религиозной войны он явился ревностным защитником дела кальвинизма и своими подвигами уже и тогда приобрел себе славу и известность. И католики, и протестанты считали его одним из самых даровитых военных деятелей. В его отряде господствовал полный порядок, дисциплина поддерживалась строго, и ни разу жители тех областей, чрез которые проходил его отряд, не были ограблены; за все, получаемое от жителей, Лану платил наличными деньгами[933]. Все это создало его репутацию, и одно его присутствие побуждало энергию гугенотов. Защита Рошели, где он потерял руку, еще сильнее упрочила его славу и уважение к нему гугенотов и жителей Рошели.
С другой стороны, всем была известна его любовь к миру, к спокойствию страны, правда связанная с стремлением к восстановлению старого порядка вещей, но тем не менее заявленная им с тою решительностью, какую вряд ли высказывал кто-либо другой из его лагеря.
Все это вместе взятое и заставило правительство обратить на него внимание.
Лану жил тогда в Камбрэ в самом безвыходном положении. Неудача при Монсе и победы Испании не давали ему возможности принять участие в войне за независимость Нидерландов, а страстное желание возвратиться во Францию, в свой замок и к своей семье, не могло быть достигнуто. Тогда только что разразилась резня над гугенотами, и Лану считал небезопасным возвратиться на родину. Письмо его старого друга, герцога де Лонгвиля, бывшего в то время губернатором Пикардии, вывело его из затруднительного положения. Король поручил ему пригласить Лану ко двору.
