Феодальная аристократия и кальвинисты во Франции - страница 101
Правда, то были рассказы сомнительного свойства; сочувствие Бирона делу гугенотов нимало не доказывается ни его поведением, ни теми советами, которые они щедро раздавал королю и герцогу Анжуйскому и которые могли оказать вредное влияние на успехи гугенотской партии, а обвинение его Давилою в тайных сношениях с Рошелью во время осады принадлежало к числу выдумок придворных соперников, но гугеноты в большинстве принимали все эти рассказы за чистую монету и готовы были относиться к Бирону с полным доверием. При стремлении некоторых из них к миру, Бирон мог найти и действительно находил в них сильную поддержку, преимущественно в среде богатой буржуазии и судебного сословия[903], составлявших важнейший и многочисленный элемент партии «умеренных».
Бирон охотно согласился взяться за дело, предложенное ему королем. Как человек в высшей степени честолюбивый[904], он видел, что успех его в исполнении поручения открывал ему широкое поприще для деятельности, смывал пятно, лежавшее на нем и заставлявшее короля относиться к нему холодно, снимал упрек в приверженности к делу религии. Снабженный письмами от короля Карла и короля Наваррского, он немедленно же отправился в Рошель.
Благодаря тому доверию, с каким относились к нему жители Рошели, ему нетрудно было завязать сношения с городом, начать переговоры о принятии его в Рошель, в качестве губернатора. Мягкий тон его писем, его уверения в добрых намерениях короля еще более увеличивали его шансы. Действительно, едва только он прибыл в Ниор (Niort) и отправил послов в Рошель с предложением вступить в переговоры. Как переговоры начались. На вече было постановлено отправить уполномоченных, Мориссона и Гараденера, в Сюржер (Surgeres), город, назначенный самим Бироном местом совещания[905].
Уполномоченные были встречены самым лучшим образом. Бирон лично вел с ними переговоры и принял их со слезами на глазах. Он призывал небо в свидетели чистоты своих намерений, с отвращением говорил о резне и клятвенно уверял послов в том, что его руки не замараны кровью их единоверцев, что они могут относиться к нему с полным доверием. «Ваши силы, — говорил он послам, — слишком слабы, и вы не в состоянии сопротивляться войскам короля, собранным вместе. Единственное спасение для вас — ввериться мне, впустить меня одного ли, или с приближенными в город, лишь на несколько часов. Этим вы окажете повиновение королю, а он большего и не требует от вас»[906].
Свидание происходило 26 сентября. В тот же день послы возвратились в город, и вечевой колокол уже сзывал жителей Рошели выслушать донесение о результатах переговоров. То был важнейший момент в истории Рошели. Партия «умеренных» рассчитывала навсегда захватить власть в свои руки: она не сомневалась в победе. Для «рьяных» же вопрос шел о жизни или смерти. Они понимали, что допустить Бирона в город — значит подвергнуться полному уничтожению, Прочтены были письма короля, выслушано было увещание Генриха Наваррского, советовавшего горожанам принять Бирона в Рошель как человека благонадежного, миролюбивого и могущего защитить Рошель от угрожающих ей бед[907].
Настала очередь послов, потрясенных свиданием с Бироном, вверившихся в чистоте его намерений. Их рассказ о поведении Бирона, его слезах и клятвах произвел сильное впечатление, и его предложения были приняты, несмотря на сопротивление «рьяных». Громадное число голосов высказалось в пользу принятия его в город в качестве губернатора, и «рьяным» сделана была лишь та уступка, что Бирону дозволили войти в город лишь в сопровождении двух лиц[908]. Торжество партии «умеренных» было полное. Немедленно же декретировала она устройство торжественного кортежа, который должен был встретить Бирона при въезде в город. Но торжество это было слишком непродолжительно. Совещания еще продолжались, когда раздался звук трубы. Трубил гонец из королевского лагеря, привезший письма от барона де ла Гарда. Гонец был введен в залу совета, письма взяты, и вечу пришлось услышать вещи, которые заставили «рьяных» потребовать вновь перерешения вопроса о допущении Бирона в город. Один тот факт, что письма присланы были ла Гардом, которого ненавидели жители Рошели, что они были привезены не послом, а герольдом, как будто бы между Рошелью и королем началась война, — возбуждал сильное неудовольствие. А тут присоединялось и то обстоятельство, что письма отличались крайне резким тоном, что они были переполнены угрозами, и Рошель объявлялась мятежною стороною
