- Нет, и мороженое невкусное.
- И мороженое невкусное? Вот тебе и на! Так чего же тебе, скажи пожалуйста, хочется?
Она помолчала, носиком посопела и говорит:
- Нет ли у вас немножко гвоздиков?
- Каких гвоздиков?
- Ну, - говорит, - обыкновенных гвоздиков. Железненьких.
У меня даже руки от страха затряслись.
Я говорю:
- Так ты что же это, значит, гвозди ешь?
- Да, - говорит, - я гвоздики очень люблю.
- Ну, а еще что ты любишь?
- А еще, - говорит, - я люблю керосин, мыло, бумагу, песок... только не сахарный. Вату люблю, зубной порошок, гуталин, спички...
Я думаю:
"Батюшки! Неужели это она правду говорит? Неужели она действительно гвоздями питается?"
"Ладно, - думаю. - Давай проверим".
Вытащил из стены большой ржавый гвоздь, почистил его немножко.
- На, - говорю, - ешь, пожалуйста!
Я думал, она не будет есть. Думал, она просто фокусничает, притворяется. Но не успел я оглянуться, она - раз-раз, хруп-хруп весь гвоздь сжевала. Облизнулась и говорит:
- Еще!..
Я говорю:
- Нет, голубушка, извиняюсь, у меня больше гвоздей для тебя нет. Вот, если хочешь, - бумаги, пожалуйста, могу дать.
- Давай, - говорит.
Дал ей бумагу - она и бумагу съела. Спичек дал целый коробок - она и спички в два счета скушала. Керосину на блюдечко налил - она и керосин вылакала.
Я только смотрю и головой качаю. "Вот так девочка, - думаю. - Такая девочка, пожалуй, и тебя самого съест в два счета. Нет, - думаю, - надо гнать ее в шею, обязательно гнать. Куда мне такое страшилище, людоедку такую!!"
А она керосин выпила, блюдечко вылизала, сидит, зевает, носом клюет: спать, значит, хочется.
И тут мне ее, вы знаете, что-то жалко стало. Сидит она, как воробушек съежилась, нахохлилась, - куда ж ее, думаю, такую маленькую на ночь глядя гнать. Ее ведь, такую пичужку, и в самом деле собаки могут загрызть. Я думаю: "Ладно, так уж и быть, - завтра выгоню. Пускай выспится у меня, отдохнет, а завтра утречком - до свиданьица, иди откуда пришла!.."
Подумал я так и стал ей готовить постель. Положил на стул подушку, на подушку - еще подушечку, маленькую, из-под булавок у меня такая была. Потом уложил Феньку, укрыл ее вместо одеяла салфеткой.
- Спи, - говорю. - Спокойной ночи!
Она сразу и захрапела.
А я посидел немножко, почитал и тоже спать лег.
Утром, как только проснулся, пошел посмотреть, как там моя Фенька поживает. Прихожу, смотрю - на стуле ничего нет. Ни Феньки нет, ни подушки нет, ни салфетки... Вижу - лежит моя Фенечка под стулом, подушка у нее под ногами, голова на полу, а салфетки - так той и вовсе не видно.
Я разбудил ее, говорю:
- Где салфетка?
Она говорит:
- Какая салфетка?
Я говорю:
- Такая салфетка. Которую я тебе давеча вместо одеяла устроил.
Она говорит:
- Не знаю.
- Как это не знаешь?
- Честное слово, не знаю.
Стали искать. Я ищу, а Фенька мне помогает. Ищем, ищем - нету салфетки.
Вдруг Фенька мне говорит:
- Слушайте, не ищите, ладно. Я вспомнила.
- Что, - я говорю, - ты вспомнила?
- Я вспомнила, где салфетка.
- Ну, где?
- Я ее нечаянно скушала.
Ох, рассердился я, закричал, ногами затопал.
- Обжора ты этакая, - говорю, - утроба ты ненасытная! Ведь этак же ты мне весь дом сожрешь.
Она говорит:
- Я не нарочно.
- Как это не нарочно? Нечаянно салфетку съела? Да?
Она говорит:
- Я ночью проснулась, мне есть захотелось, а вы мне ничего не оставили. Вот сами и виноваты.
Ну, я с ней, конечно, спорить не стал, плюнул и ушел на кухню завтрак готовить. Себе сделал яичницу, кофе сварил, бутербродов намазал. А Феньке нарезал газетной бумаги, накрошил туалетного мыла и сверху все это керосинчиком полил. Приношу этот винегрет в комнату, смотрю - моя Фенька полотенцем лицо вытирает. Я испугался, мне показалось, что она ест полотенце. Потом вижу - нет, лицо вытирает.
Я у нее спрашиваю:
- Ты где воду брала?
Она говорит:
- Какую воду?
Я говорю:
- Такую воду. Одним словом, - где ты мылась?
Она говорит:
- Я еще не мылась.
- Как не мылась? Так чего ж ты тогда вытираешься?
- А я, - говорит, - всегда так. Я сначала вытрусь, а потом вымоюсь.
Я только рукой махнул.
- Ну, - говорю, - ладно, садись, ешь скорей и - до свиданьица!..
