В дальнейшем нам вообще сопутствовала неудача. Над львовским аэродромом летчик уже пошел на посадку, однако опять взлетел. Мы сделали еще 2 круга над аэродромом. Сажая самолет второй раз, он почему-то, пренебрегая основными правилами, зашел на посадку по ветру. В результате мы врезались в одно из аэродромных зданий. Целым из этой операции выбрался один я».
Опять наступает почти часовое молчание. Курят, думают. Паулюс поднимает голову.
Паулюс: «Интересно, какие известия?»
Адам: «Наверно, дальнейшее продвижение русских. Сейчас они могут это делать».
Шмидт: «А что дальше? Все этот же больной вопрос! По-моему, эта война окончится еще более внезапно, чем она началась, и конец ее будет не военный, а политический. Ясно, что мы не можем победить Россию, а она нас».
Паулюс: «Но политика не наше дело. Мы — солдаты. Маршал вчера спрашивает: почему мы без боеприпасов, продовольствия оказывали сопротивление в безнадежном положении. Я ему ответил — приказ! Каково бы ни было положение, приказ остается приказом. Мы — солдаты. Дисциплина, приказ, повиновение — основа армии. Он согласился со мной. И вообще смешно, как будто в моей воле было что-либо изменить.
Кстати, маршал оставляет прекрасное впечатление. Культурный, образованный человек. Прекрасно знает обстановку. У Шлеферера он интересовался 29-м полком, из которого никто не попал в плен. Запоминает даже такие мелочи».
Шмидт: «Да, у фортуны всегда две стороны».
Паулюс: «И хорошо то, что нельзя предугадать свою судьбу. Если бы я знал, что буду фельдмаршалом, а затем в плену! В театре по поводу такой пьесы я сказал бы — ерунда!»
Начинают укладываться спать.
4 февраля 1943 года.
Утро. Паулюс и Шмидт еще лежат в постелях. Входит Адам. Он уже побрился, привел себя в полный порядок. Протягивает левую руку, говорит: «Хайль!»
Паулюс: «Если вспомнить римское приветствие, то это значит, что вы, Адам, ничего не имеете против меня. У вас нет оружия».
Адам и Шмидт смеются.
Шмидт: «По-латыни это звучит — моритури тэ салутант (идущие на смерть приветствуют тебя)».
Паулюс: «Совсем как мы».
Вынимает папиросу, закуривает.
Шмидт: «Не курите до еды, вредно».
Паулюс: «Ничего, плен еще вреднее».
Шмидт: «Надо набраться терпения».
Встают. Утренний туалет. Завтрак.
Приезжает майор Озерянский из РО за Шмидтом. Его вызывают на допрос.
Шмидт: «Наконец заинтересовались и мной» (он был несколько уязвлен, что его не вызывали раньше).
Шмидт уезжает. Паулюс и Адам ложатся. Курят, потом спят. Затем ждут обеда. Через пару часов возвращается Шмидт.
Шмидт: «Все то же — почему сопротивлялись, не соглашались на капитуляцию и т.д. Говорить было очень трудно — плохая переводчица. Не понимала меня. Так переводила вопросы, что и я не понимал ее.
И, наконец, вопрос: моя оценка оперативного искусства русских и нас. Я, конечно, отвечать отказался, заявив, что это вопрос, который может повредить моей родине. Любой разговор на эту тему после войны».
Паулюс: «Верно, я ответил так же».
Шмидт: «Вообще все это уже надоело. Как они не могут понять, что ни один германский офицер не пойдет против своей родины».
Паулюс: «Просто нетактично ставить перед нами, солдатами, такие вопросы. Сейчас на них никто отвечать не будет».
Шмидт: «И всегда эти штучки пропаганды — не против родины, а для нее, против правительства и т.д. Я уже как-то заметил, что это только верблюды 1918 года разделяли правительство и народ».
Паулюс: «Пропаганда остается пропагандой! Даже курса нет объективного».
Шмидт: «А возможно ли вообще объективное толкование истории? Конечно, нет. Взять хотя бы вопрос о начале войны. Кто начал? Кто виноват? Почему? Кто может на это ответить?
Адам: «Только архивы через много лет».
Паулюс: «Солдаты были и останутся солдатами. Они воюют, выполняя свой долг, не думая о причинах, верные присяге. А начало и конец войны — это дело политиков, которым положение на фронте подсказывает те или иные ре шения».
Далее разговор переходит на историю Греции, Рима и т.д. Говорят о живописи и археологии. Адам рассказывает о своем участии в экспедициях по раскопкам. Шмидт, говоря о живописи, авторитетно заявляет, что германская является первой в мире и лучшим художником Германии является... Рембрандт (?!), якобы потому, что Нидерланды, Голландия и Фландрия — «старые» германские провинции.
