Небольшая шляпка с черными кудрявыми перышками, коротенькая курточка, отделанная бахромой, длинная юбка-брюки и замшевые сапожки на невысоких каблучках. На широком поясе – кобура тисненой кожи с маленьким револьверчиком и охотничий нож. Ну и дамская сумочка, стилизованная под охотничий ягдташ, куда без нее. Да, вуалетку на шляпке забыл. Словом, хороша чертовка. Неожиданно поймал себя на мысли: если вдруг, каким-то чудом, меня занесет обратно в двадцать первый век, то я совсем не против забрать ее с собой…
– Что, плохо? – сморщила носик Лиза, так и не дождавшись бурных рукоплесканий.
– Нормально… – Я подошел, накрутил ей на шею свой шемах и поинтересовался: – Где ваша винтовка и патроны к ней?
– Там… – затянутый в изящную перчатку пальчик указал на фургон. – А зачем?
– Вы на войне или как? – Я застегнул на ней патронташ, повесил на плечо карабин и, не удержавшись, добавил на пояс флягу. – Итак, оружие держать всегда под рукой, быть готовой по команде стрелять на поражение. Вот вам еще бинокль – назначаетесь впередсмотрящей. Понятно?
– Понятно… – уныло согласилась Лиза. – А если?..
– Отставить. Не слышу!
– Так точно… – совсем разуверилась в своих женских чарах молодая лекарша и вдруг в сердцах выпалила: – Ну скажите мне комплимент! Жалко, что ли?..
– Вы просто очаровательны Лизхен. А теперь – марш в фургон!
Проконтролировать приказ я не смог, так как за спиной раздался шорох сухой травы. Развернулся, выхватывая маузер, и увидел загорелого дочерна, бородатого здоровяка в шляпе, очень похожей на мою, только неимоверно потрепанной. Мужик мирно лыбился, винтовка висела у него за плечом, а в руках он держал повод могучего вороного коня. За ним застыли три чернокожих оборванца, до предела нагруженные поклажей, а четвертый держал над мужичком зонтик от солнца.
Ну ни хрена себе картинка угнетателей и угнетаемых… Вот и буры пожаловали…
Бородач вежливо кивнул мне и что-то неразборчиво пробасил. Я попробовал перевести и понял, что фраза неожиданно нецензурная – что-то вроде: «член тебе в дых»… Это как понимать, образина ты бородатая?!
От конфуза спасла Лизавета. Девушка мило пожелала здоровяку того же и жестом пригласила к нашему бивуаку.
– Что он сказал-то? – шепнул я ей. – Если обругал, так и скажи. Я ему…
– Добрый день… – прыснула дева. – Он сказал: добрый день. Это на африкаанс. Михаил Александрович, и будет невежливо, если мы его кофием не напоим. Обычаи такие местные. Да и потом, совсем не мешает новости узнать.
– Не мешает, – охотно согласился я. – Это дело нужное.
Мы чинно расселись вокруг костерка, на который Лизавета немедленно пристроила кофейник. Пристроила и скромно примостилась рядом со мной. Да еще ручки на коленках сложила – словно примерная школьница.
Затем по очереди представились друг другу, вследствие чего я узнал, что имею дело с Яаппом ван Груде, фермером из окрестностей Блумфонтейна. И всё. На этом у африканера закончился лимит слов, он извлек длинную трубку, набил ее и окутался тучкой ядреного табачного дыма.
Я недолго подумал и тоже раскурил сигару. Лизавета страдальчески морщилась, но отодвигаться от меня не собиралась. Чернокожие сбились кучкой в сторонке и с опаской на нас посматривали. Я, по инерции, совсем было собрался пригласить их к костру, но потом живенько прогнал эту мысль к чертям собачьим. Не поймут… и кажется, правильно сделают. Время такое – ни хрена не толерантное.
Забулькал кофейник; Лизочка, изображая гостеприимную хозяйку, разлила по кружкам кофе. Бур немедленно оживился, пробормотал какую-то молитву, перекрестился и шумно хлебнул огненной крепчайшей жижи.
Я краем глаза следил за Лизхен – девчонка уже успела пообтесаться здесь. Дева тоже перекрестилась и демонстративно прочитала молитву. Пришлось повторять… и, кажется, не зря: африканер довольно кивнул, узрев наше представление. М‑да… буры они… как бы это сказать? Упоротые кальвинисты, вплоть до полного фанатизма, но, как ни странно, – очень веротерпимые. Конечно, не ко всем религиям, но христиан разных конфессий очень даже жалуют, а любую показательно-образцовую набожность принимают как должное.
