Инквизиторская любовь к слабым мнима. Она полна разочарования в божественности любой личности, а соответственно, в замысле Божием относительно мира. Спасения для них нет. Но раз они так этого хотят, скажу, что буду следовать дорогой Христа, и взяв, как это подобает сильному, на себя их ответственность, поведу "сознательно к смерти и разрушению", "чтобы хоть в дороге-то жалкие эти слепцы считали себя счастливыми". Дам покой и сытость, пусть в единственной жизни, и "в обмане этом будет заключаться... сострадание".
2.
Гнев бывает обычно многократно мощнее и обоснованней, когда появляется как побочный эффект от сострадания. Не будучи в силах нарушить правильное неотождествляющее мировоззрение, подавляемая страстность здесь как бы ищет себе лазейку, чтобы не потерять власть. Результатом находки может являться или утверждение невозможности освобождения для всех, или в принципе отказ от него в пользу гнева. Под напором болезненной привязанности к последнему иссякает вера, унося с собой ощущение реальности гармонии и присутствия Бога. И тогда для "слабосильных бунтовщиков", которым сострадаешь, для "недоделанных пробных существ, созданных в насмешку", возможность иного счастья, кроме забытья в грехе, видится перестает. Сочетание презрения с состраданием рождает желание обмануть их и, усыпив законом и авторитетом совесть, разрешить грех.
Но ради греха люди иногда бунтуют против закона и авторитета, обожествляя самих себя. Это приводит к поступкам, резко ухудшающим условия судьбы и обостряющим реакцию совести. Тогда блудные дети возвращаются к закону, но блуждания на этом не заканчиваются. Потерявший веру религиозный авторитет вознамеривается их вести не от добра человеческого к добру ангельскому, а от зла человеческого к злу животному. Без такого руководства - в погоне за наибольшим наслаждением - происходит скатывание к злу бесовскому, потому что животность предусматривает путь наименьшего страдания. Как раз здесь вывернутое наизнанку, загноившееся сострадание выступает во всей своей полноте.
"Можно представить себе тот ужас, когда человечество, наконец устроившееся во имя высшей истины, вдруг узнает, что в основу устроения его положен обман, и что сделано это потому, что нет вообще никакой истины, кроме той, что спасаться все-таки нужно и спасаться нечем." Нужно потому, что ничто в этом мире не способно устранить дисгармонию. Нечем же в силу привычки к отождествлению, отсутствия веры. Человек вырывается из-под власти дьявольского пастора, но как тяжкое похмелье, болезненной раздвоенностью тяготит его "синтез самой пламенной жажды религиозного с совершенной неспособностью к нему".
Выдающаяся личность рождает и выдающиеся заблуждения. Гению достаточно минимальной оплошности, чтобы стать злодеем. Светоч мира всегда идет путем узким и скользким. На шаг отступив, на миг поскользнувшись, он наполняет мир такой злобой и похотью, что волосатые морды братьев меньших краснеют от стыда. "Один человек, который жил между нами, но конечно не был похож ни на кого их нас, непостижимым и таинственным образом почувствовал действительное отсутствие Бога и присутствие Другого, и перед тем, как умереть, передал нам ужас своей души, своего одинокого сердца, бессильно бьющегося любовью к тому, кого - нет, бессильно убегающего от того, кто есть. Всю жизнь он проповедовал Бога,...но...человек, у которого действительно нет Бога в душе, тем и страшен, что "приходит с именем Бога на устах"".
Жалость к обиженному и гнев на обидчика присущи каждому. Но простой человек лишь поможет пострадавшему и накажет виновного. Великий же обобщит, доведет до предела, и если хоть капля страстности, эмоциональности спрячется в глыбе сострадания, сделает вывод, что "самая природа человека...извращена. И нет средства иначе как через преступление ответить на ее требования, нет возможности другим способом устроить, сберечь и пожалеть племя извращенных существ, как приняв это самое извращение в основу; - собрать их рассыпавшееся стадо извращенной мыслью, ложь которой ответила бы лжи их природы."
