Где, когда и какой дурак власть добровольно отдавал, потому как, кто у власти — тот у сласти. А на сласть, как и на власть, кто ж не падок?
У казахов главные атрибуты власти — клейноды — булава с бунчуком. Самый захудалый казак спит и видит себя с булавой. У Чигиринского гетмана клейноды есть, а вот у кошевого Сечи Запорожской Ивана Серко клейнодов нет, они перехвачены гетманом Самойловичем, оттого и сердится Иван Дмитриевич на Самойловича. И пишет ему: «Хотя мы теперь новому великому государю присягнули, однако если ты и впредь не будешь нас допускать к милости царской, то вредно это будет одному тебе. Много уж терпим, да терпению нашему и край будет».
Слезницу запорожского кошевого государю читал Стрешнев:
— А ещё, великий государь, гетман Самойлович чинит нам великие препоны, не пропускает к нам хлебные припасы, задерживает царское жалованье, не позволил стаду запорожскому зимовать в черниговском полку, отчего оно вполовину пало. В казаках оттого шатание и многие ворчат, что-де зря султана обижали, он бы нас не оставил, как ныне Москва оставляет. А я-то знаю: то не Москва, а гетман вред нам творит».
— Нехорошо Самойлович делает, — сказал Фёдор Алексеевич. — Нехорошо. Надо отписать ему, чтоб казаков не задирал.
— Я думаю, и эту слезницу серковскую приложить, — заметил Милославский.
— Ладно ли это?
— Мы ему все жалобы на него всегда отправляем. Раз его одного прочим в гетманы, пусть всё знает о себе.
— А что Серко там об обиде султану напоминает? — поинтересовался Фёдор.
— Да письмо они соромное султану Мухамеду писали всей Сечью.
— А-а, — вспомнил Фёдор и засмеялся весело и тут же наизусть повторил строку, которая ему особенно понравилась. — Який ты у чорта лыцарь, коли ты не можешь голым задом ежака раздавытимо. Охо-хо-хо.
Смеялись все бояре, сидевшие по лавкам, весьма довольные, что скукоту думную сам государь разогнал. Такой молодой, а рассмешил всех, я надо ж. грамоту запорожскую запомнил, хотя читали её всего раз и давно уж, ещё при Алексее Михайловиче. Разумен, ох разумен наш великий государь, хоша и молод. Даже уста царские не осквернил срамным словом, заменив его на «зад».
Просмеялись. Фёдор посерьёзнел, взглянул на казначея.
— Михаил Тимофеевич? Знаю, знаю, скажешь, казна пуста Изыщи и расплатись с Сечью. То наша передавая застава от турков, а мы её голодим. Нехорошо.
Повернулся государь к подьячему, сидевшему за столом с бумагами и пером наготове.
— Запиши это исполнить Лихачёву Михаиле Тимофеевичу с возможным поспешанием. Как вы не понимаете, что задержкой жалованья мы казаков сами на турецкую сторону толкаем. А Самойловичу отошли строго, Родион Матвеевич, хлеб в Сечь пропускать без всяких препон.
Однако гетман Самойлович решил с Дорошенко действовать по-своему. Подняв семь полков, он двинулся к Днепру, отдав приказ по полкам готовиться к сражению с бунтовщиками и возмутителями Чигиринскими, не желающими присягать новому великому государю.
— Довольно с ним цацкаться.
Войско двигалось открыто, не таясь и не скрывая своей цели. И Дорошенко, узнав об этом, тут же снарядил гонца в Москву с грамотой к государю: «Гетман Самойлович ведёт на Чигирин войско, затевая меж братьями по вере междоусобие. Этому ли его учит слово великого государя».
Подойдя к Днепру, гетман позвал к себе в шатёр всех полковников. Они подъезжали по одному, и ещё на подъезде слышали, как Самойлович громко диктовал писарю послание чигиринскому сидельцу:
— «…Ты должен, не мешкая, вместе с воинством своим покинуть город и, переправясь на левый берег, присягнуть великому государю на верность, сложить с себя добровольно ригимент и, сдав мне клейноды, отправиться в Москву пред светлые очи государя. Он, великий государь, обнадёживает тебя великой честью и милостью, зовя к себе, а ты ж нашкодивший кот бежишь в кусты».
Собрав полковников, гетман зачитал им письмо, пригашенное для Дорошенко, те одобрили текст. Затем велено было от каждого полка выбрать по два человека, и эта группа отправилась через Днепр в Чигирин. Возглавил её полковник черниговский Василий Бурковский.
