Федька дошел до Никитского бульвара, повернул влево и пошел вдоль дома, стоящего поперек Арбатской площади, мимо парикмахерской и сберкассы. Он посмотрел вперед и в начале бульвара увидел силуэт сидящего в кресле Гоголя. Памятник по углам окружали столбы с фонарями. В основании столбов лежали львы с завитыми гривами. Федька помнил, как однажды зимою он лизнул гриву льва, и язык намертво прилип к бронзе. Только отец его мог выручить. Ох и ругал он тогда Федьку.
На Арбате в продовольственном магазине ему дали бутылку подсолнечного масла. Федька подошел к кинотеатру «Наука и знание». На афише была нарисована красивая женщина, а под нею чернели буквы: «Боевой киносборник».
Когда он вернулся домой, мать уже оделась и собралась уходить.
— Ну как, ноги не отвалились? — спросила она.
— Нет, — буркнул Федька. Мать поцеловала его в щеку, покрасила губы и ушла.
Федька согрел на керосинке воду, вымыл тарелку, заглянул в комнату к Идочке, но увидел там Катерину Ивановну, которая уже вернулась, и пошел к себе. Потом позвонили четыре раза. Федька открыл, Почтальон вручил ему письмо для матери. От отца. Федька положил конверт на видном месте, прислонив к зеркалу на туалетном столике.
Все-таки, рассуждал Федька, разлегшись на кровати, с матерью ему здорово повезло. Никто не понимал жизнь так, как она. Вот, если бы и ему быть таким умным. Куда там! Здорово все про Сашку объяснила. Теперь он расскажет об этом Сережке. И про Александра Грина расскажет. Как мать встретилась с ним в коридоре...
На улице завыла сирена, и через несколько минут затявкали зенитки. Федька лежал на кровати и смотрел в потолок. Ему почудилось, что лампа качается. За окном бухали зенитки.
— Уроки, что ли, сделать? — вслух произнес Федька. Анна Васильевна все время говорит, что лучший подарок для Родины — хорошая и отличная учеба. Хе, лучший подарок! Отец сказал, что не дорог подарок — дорога любовь. Один подарок лучше, другой, выходит, хуже. Дареному коню в зубы не смотрят. Лучший подарок. Что он, когда рыл противотанковые рвы, или выгружал вместе с одноклашками дрова в порту, или выступал в госпитале перед ранеными, — подарки делал, что ли?
Эти мысли одолевали Федьку, пока он решал примеры по арифметике и списывал предложения по русскому языку из учебника в тетрадь.
Федька взглянул на часы, стоявшие у зеркала. Прошло уже почти два часа, как мать ушла. Засиделась, что ли, с корытом в гостях? Он посмотрел на конверт, прислоненный к зеркалу, и перечел адрес отца. Вот мамка обрадуется!
А когда прибежал Герка и сообщил, что в аптеку, на углу улицы Воровского, попала бомба, Федька спросил:
— А где живет знакомая тети Оли?
— С корытом?
— Ну да.
— Что ты! Далеко от аптеки!
Федька надел сапоги и полушубок.
— Ты куда? — спросил Герка.
— К аптеке.
— И я с тобой.
Они бежали по бывшей Воздвиженке, и вслед им смотрел усатый чистильщик в клеенчатом фартуке.
Дом, где на первом этаже расположилась аптека, оцепила милиция. Толпа стояла на мостовой, на тротуаре. Люди молча наблюдали, как спасательная команда выносит на носилках раненых, накрытых чем-то белым.
— Вот горе-то, — сказал кто-то сзади Федьки. — Все этажи пробила и в убежище разорвалась.
Стены дома остались целыми. Только рамы вылетели из оконных проемов. Мостовая была покрыта кирпичами, штукатуркой и битым стеклом.
— Смотри, — сказал Герка, нагнулся и поднял детскую соску. — Целая.
Из зияющей дыры в стене показались двое мужчин, несущих носилки. На носилках лежал, по пояс укрытый одеялом, мальчишка лет десяти. Глаза его были открыты. Какая-то женщина метнулась к носилкам, упала на мальчишку и стала целовать ему щеки, губы и глаза и приговаривать:
— Ой, Коленька! Ой, кровинка моя! Живой! Живой!..
Двое милиционеров подняли женщину под руки, и та послушно встала, взялась одною рукою за парусиновый край носилок, а другой вытирала слезы.
— Если Ирина Михайловна была там, — сказал Герка, — она тоже останется живой. — Он посмотрел в Федькины глаза.
— Ага, — ответил Федька. — Ты знаешь, где живет эта тетка с корытом?
— И правда. Пошли к ней.
