— Чего не останется? Ты думаешь, если беспризорные, так и не останется? Это ты такой…
— Я такой… скажи, пожалуйста. А вот ваш актив — Григорьев — вот хороший оказался.
— И то лучше тебя, — сказал Сопин.
— А я теперь что? Я теперь ничего, никто не обижается, — надувшись окончательно, сказал Болотов, и Сопину стало жалко его; он потрепал Болотова по плечу:
— Как придут сто пятьдесят новых, мы тебя обязательно ССК выберем.
Болотов улыбнулся неохотно:
— Выберем, как же!
Весть о том, что на лето предполагается постройка, в коммуне никого не взволновала — мало верили словам коммунары. Но все же появилась серьезная задача — надо побольше собрать денег.
Соломон Борисович предъявил одному из общих собраний промфинплан первого квартала. Коммунары о нем недолго думали:
— Это выполнить можно, если в цехах хоть немного наладится. А если выполним, то сколько у нас денег будет?
Соломон Борисович считал такие вопросы неприличными:
— Вы сделайте, а деньги будут.
— Не забудьте ж, и на Кавказ поехать нужно.
— И на Кавказ поедете.
— А все-таки, сколько будет денег, если выполним план?
Соломон Борисович развел руками:
— Ну, что им говорить?
— Тысяч сто прибавим на текущий счет, — сказал я коммунарам.
Промфинплан обсудили на цеховых собраниях. Встречный выдвигали без большого разгона — цифры Соломона Борисовича были без того жесткими; встречный план коммунаров на первый квартал был такой:
Арматурный цех
Масленок 51480 штук
Ударников для огнетушителей 12000 — «»-
Шестеренок для тракторов 600 — «»-
Деревообделочный цех
Столов аудиторных 780 — «»-
Столов чертежных 700 — «»-
Табуреток к ним 1100 — «»-
Стульев аудиторных 1100 — «»-
Швейный цех
Трусиков 18000 — «»-
Юнгштурмов 1100 — «»-
Ковбоек 2300 — «»-
Всего по себестоимости на сумму 170000 рублей.
Металлисты наши очень обрадовались, что выбросили из плана эти отвратительные кроватные углы. Их не любили коммунары:
— Это что за такая продукция? Кроватный угол… Это самая легкая индустрия, какая только есть. Подумаешь, кому нужен кроватный угол? Покрась себе кровать хорошей краской и спи. А то: никелированный кроватный угол. Всякая, понимаете, охота пропадает…
— Масленка это, действительно, груба! Это для машины для всякой нужная вещь. Это же не такая легкая индустрия: масленка Штауфера. Видите — не сразу даже придумали, Штауфер такой нашелся…
— Серьезно, — говорили уважающие себя токари, — в масленке и резьбу нужно сделать, и все так пригнать, чтобы крышка правильно навинчивалась, и дырочку просверлить.
Колька Вершнев торжествовал — закрывали-таки никелировочный цех. Колька считал, что ничего вреднее для пацанов быть не может.
С первых дней января работа сразу пошла веселее в цехах, да и весной запахло — коммунары умеют на большом расстоянии чувствовать весну и ее запахи.
Соломон Борисович часто заходил ко мне и радовался:
— Молодцы коммунары, хорошо взялись! А я им план закатил, ой, будут меня ругать. Ну, ничего, все будет хорошо.
Соломон Борисович оживился в январе, забыл громы Декина и сарказмы пацанов в «Постройке стадиона». Его поднимало сознание, что коммуна нуждается в больших деньгах, что эти деньги коммунары заработают только под его руководством. Соломон Борисович прибавил стремительности в своих достижениях и до позднего вечера летал по производственной арене. Одно его смущало со времени приезда Декина — боялся Соломон Борисович пожара. Пожар ему мерещился ежеминутно, он не мог спокойно лечь спать и приходил ко мне иногда часов в двенадцать ночи, извинялся, что мешает, о чем-нибудь заговаривал, как будто спешном, а потом сидит и молчит.
— Чего ты не спишь? — спрашиваю его: мы с ним перешли на «ты» после праздника.
— По правде сказать, так боюсь ложиться — пожара боюсь.
— Вот глупости, — говорю ему, — откуда пожар возьмется, все уже спят.
— Там же, в стадионе, печки еще топятся, — с трудом выговаривает Соломон Борисович, — я вот подожду, пока закроют трубы, и пойду спать.
Он уже и сейчас почти спит, голова его все падает на лацканы пиджака, он тяжело отдувается и протирает глаза:
— Уф… Уф…
— Да или спать, вот придумал человек занятие — пожара ожидать.
