…после длинного перехода, который был, по обыкновению, сделан мною пешком, мне было не до охоты: устал неимоверно, ноги и плечи представляли одну сплошную боль, богатая добыча, собранная по дороге, была еще не препарированная…
(Н. Л. Зарудный, 1900)
Углубившись в пустыню, ты станешь свидетелем чудес столь невероятных, что будешь непрестанно дивиться могуществу Творца.
(Хорасанская сказка)
«20 марта. Родители, привет!
У нас установилась наконец теплая мартовская погода, и благодаря предшествовавшей дождливой оттяжке в наступлении весны сейчас все хлынуло бурным пробуждающимся потоком. Каждый день отмечаю новые виды птиц, прилетающих с зимовки.
Засиделся я в последние дни на жаворонках, так что сегодня собрался на Чандыр посмотреть, как там весна. Вышел рано утром по дороге, но, так как попуток категорически не было, с легкостью сменил планы, свернул с дороги и попилил себе на восток. Так и получился у меня целиком пешеходный день в не очень знакомой части долины Сумбара.
Утром плюс шесть, без штормовки холодно. К полудню прогревается, приходится эту штормовку таскать весь день через ремень саквояжа с аппаратами. Иду себе, «печалью не окован», вверх–вниз по холмам, вверх–вниз; «клик–клик» ― шагомер в такт шагам.
Вообще по холмам ходить легко. Особенно когда идешь не к горам, а возвращаешься в долину. Хоть и лазаешь туда–сюда, но в целом двигаешься под уклон ― идти заметно легче. Если устанешь, то можно выйти на русло какого‑нибудь потока (они между каждыми соседними грядами холмов) и топать по нему. Когда дождей нет, русло полностью высыхает, абсолютно ровная поверхность наносов цементируется и становится как тротуар. Только часто невыгодно петляет. А то идешь как интурист: и экзотика кругом, природа, и с комфортом.
Плюс погода райская. Днем было явно за двадцать пять, снял рубаху, проветрился, дал пятнадцать минут ультрафиолета белокожему городскому телу.
Сегодня, в своем аспирантском рвении, упилил дальше обычного. Вдруг обнаружил справа от себя вершину почти правильной пирамидальной формы, на которую каждое утро, когда зарядку делаю, посматриваю из ВИРа далеко на юг. Раз оказался поблизости, то уж нельзя не влезь, когда еще второй раз сюда попаду? («Ничего не бывает потом!») Сделал крюк, влез. На самой верхотуре ― ржавая железная тренога триангуляционного сигнала. На ее верхушке среди сваренных железок торчит сухая трава ― прошлогоднее гнездо индийского воробья. Ничего не скажешь, приметное местечко для любой птички, а уж для столь скромной и подавно.
Вот ведь избирательность какая. На сотню квадратных километров это самая приметная гора. Именно поэтому на ее макушке стоит железный знак пятиметровой высоты. И точно на его наконечнике и загнездились. Не иначе, как у этих воробьев своя шкала престижности жилплощади. Перспектива‑то вокруг открывается орлиная… Шутки шутками, а вот вам и пример соприкосновения естественной эволюции с вездесущими плодами нашей деятельности, с геодезией–картографией.
Перевел дух, обозрел совершенно новые для себя окрестности, спустился вниз и, «не торопясь, но поспешая» (как Михеич говорит), дальше на восток.
Описывать красоты не буду. Я сам и у классиков‑то описания пейзажей не все читаю. А уж описать то, среди чего я нахожусь здесь, даже не берусь. Долинки, долинки, горки, горки, холмы, холмы; серые, желтые, коричневые, белые, зеленоватые, красноватые, бурые, лиловые; гладкие, шероховатые, морщинистые, в пупырышках; округлые, ступенчатые, уступами; крутые, пологие; с травой, без травы, с кустиками, без кустиков… Короче, ждите, когда слайды привезу.
Змей не видно категорически. Зато появились тюльпаны. Первый увидел ― прямо обомлел. Серый мергелевый склон, превратившийся на солнце за последние два дня из скользкой, ползущей от дождей жижи в затвердевший бетон, ― и на этом пыльном бетоне растет тюльпанчик. Яркости непередаваемой. На короткой ножке и с розеточкой лежачих листьев: не торопится вверх, ловит приземное тепло от еще доброго и желанного весеннего солнышка.
