Автомобиль медленно катился по смутно знакомой улице. Сидорчук вспоминал, какая была скверная погода, когда он появился здесь в первый раз. Он не забыл грязь и сырость, печальные облетевшие березы, небо, затянутое мрачными тучами. На этот раз все выглядело куда веселее, вот только радости на душе Сидорчука не было и в помине.
– Вот здесь, – сказал он шоферу, всматриваясь в тускло отсвечивающие окна дома. – Да, тут он и жил. Снимал квартиру.
Егоров затормозил. Все повернули головы и стали рассматривать дом. Без команды старшего никто не осмеливался выходить из машины.
– Однако не сказал бы, что здесь слишком оживленно! – хмыкнул Ганичкин, переводя взгляд на другие дома и рассматривая перспективу улочки. – Такое впечатление, что все добропорядочные обыватели уже отправились в объятья Морфея.
– Взяли мы как-то раз в Туле связного, – сухо поведал Сидорчук. – На белогвардейское подполье работал. Так у него кроме оружия кокаин нашли и морфий. Без дряни этой он и дышать уже не мог.
– Прошу прощения, – деликатно сказал Ганичкин. – Ничего плохого в данном случае я не имел в виду. Морфей – это такой древний бог сна и сновидений, с вашего позволения. В объятия Морфея означает отправиться спать. Так я в том смысле, что все уже легли…
Сидорчук испытывал досаду от собственной неловкости, но не пожелал молча выслушивать объяснения этого господина.
– А с религией мы тоже боремся, – немного невпопад, но грозно сказал он. – Уничтожим всех ваших богов, будьте уверены! И будет у нас на первом месте трудящийся человек, понятно?
– Совершенно с вами согласен, – покорно ответил Ганичкин.
Довольный тем, как он утер нос этому недобитку-жандарму, Сидорчук повеселел и приказал сгружаться.
– Первым делом поинтересуемся, кто тут теперь обитает, – сказал он. – И куда, значит, делся прежний жилец. Хозяйка здесь – дамочка с прошлым. Дворянских кровей. Может, и она на юг подалась. Как волка ни корми, а он все в лес смотрит.
– Выходит, Постнов этот вот так у дворянки и жил? – оживился Чуднов. – Со всеми драгоценностями? Дворянки, я слышал, до камешков дорогущих падки. Неосторожно это! – Он осуждающе покачал головой.
Сидорчук покосился на Ганичкина. При нем он старательно избегал заводить речь о драгоценностях, будучи убежден, что суть дела жандарма не касается.
– А ты, что слышал, про себя держи! – строго сказал командир Чуднову. – Язык не помело, чтобы им по каждому случаю махать! Помалкивай, пока старшие не велят разговаривать.
– Слушаюсь, товарищ Сидорчук! – со вздохом ответил Чуднов.
Молчание было для него несусветной мукой, а нынешнее положение не оставляло ему вообще никаких шансов. Сидорчук как собеседник отпадал, Егоров по характеру был злостным молчуном. Выходило, что поддержать беседу в этой компании мог только Ганичкин. Но тот числился «бывшим» и, возможно, являлся скрытым врагом Советской власти, на что, кстати, то и дело намекал Сидорчук. Поэтому водить с ним дружбу Василию было совсем не с руки. Оставалось стиснуть зубы и терпеть.
Как настоящий революционер и партиец, Чуднов мог заставить себя вынести любую муку, но не на шутку опасался, что долгое молчание может запросто вызвать у него какую-нибудь тяжелую болезнь. Обидно было вдвойне, потому что болтать Василий любил на посторонние темы, не касающиеся служебной тайны и прочего. Про драгоценности он упомянул только лишь потому, что совершенно точно знал – все в группе посвящены в эту тайну, и опасаться нечего. Сидорчук, выходит, думал по-другому, скорее даже показывал свой вредный характер.
Егор Тимофеевич и не подозревал о страданиях Василия. Он медленно входил в калитку, отмечая про себя изменения, которые произошли здесь за прошедшие годы.
Перемены были не к лучшему. Покосился забор, болталась на петлях калитка, некоторые окна в доме были выбиты и заделаны фанерой, во дворе повсюду валялся какой-то мусор. Даже сам дом как будто стал меньше, врос в землю, потемнел и облез.
Сидорчук попытался вспомнить, как выглядела хозяйка этого дома в момент их первой встречи, но не смог. В памяти всплывало только какое-то нежное, пушистое облако с ароматом цветов, и все. Слишком много крови видел он за эти годы.
