Фарисея. Послесталинская эпоха в преданиях и анекдотах - страница 37

Пришёл еврей в цирк и сказал, что может прыгнуть из-под купола. Вывесили афишу, собрали тьму народу. Еврей стоит под куполом и не прыгает. Публика кричит: «Прыгай! Прыгай!» Он не прыгает. Вызвали директора цирка. Он кричит: «Прыгай!» Он не прыгает и говорит: «Послушайте, об спрыгнуть не может быть и речи, речь идёт об сойти назад».

В 50-х годах я, беспартийный эстетик, преподавал свою дисциплину в сети партпросвещения Всероссийского театрального общества. В кружке занимались ведущие актёры московских театров.

На зачёте Охлопкову предстояло рассказать о природе художественного метода. Он задумчиво повторил вопрос, сделал вид, что формулирует ответ про себя, а потом сказал: «Так, знаю. Следующий вопрос, пожалуйста».

Серафима Бирман вместо ответа на вопрос «Художественный образ и жизненный материал» вспомнила давнюю историю. Много лет назад она приехала в Москву поступать в театральную студию. Экзаменационную комиссию возглавлял Станиславский. На просмотре Бирман был задан этюд: «Проститутка соблазняет мужчину». «Я, — рассказывала Бирман, — шестнадцатилетняя девушка из глубокой провинции, ни разу не видела проститутку и плохо знала, что она должна делать. Однако какие-то смутные представления у меня были. Я села поближе к Станиславскому, закурила, положила ногу на ногу и стала медленно поднимать юбку до колен, а потом — ещё медленнее — выше. При этом я прижималась к Станиславскому плечом. „Верю, верю! — не советуясь с коллегами по комиссии, закричал он. — Вы приняты!“».

Я сказал: «Ваш пример, Серафима Германовна, показывает, что в основе образа лежит жизненный материал, но этот материал может быть не непосредственным, а сложно опосредованным опытом художника». «Наверное», — равнодушно сказала Бирман. Мои теоретические суждения ей не были интересны.

Матч Ботвинник — Таль — иудейская война во славу России.

До революции на Цветном бульваре существовал бордель под названием «Нимфа». В центре огромного зала был бассейн, в котором плавали нагие красавицы. Прямо здесь выбирали. В советское время бордель закрыли, а здание отдали издательству «Искусство». Как-то сюда пришёл за гонораром один старый театральный критик. «Приятно получить деньги там, где ты их когда-то тратил», — сказал он, стоя у окошка кассы.

Скульптор Гульда Каладзе рассказывал со слов родственников Хрущёва, что он в последние годы жизни написал картину: по земному шару шествуют Христос, Маркс и сам Хрущёв.

«Может быть, наш строй ещё выпрямится? Может быть, избавится от рахита (голова большая, ноги — спички)? Может быть, кибернетика войдёт в экономику и ликвидирует в ней произвол?»

Это запись середины 60-х. Прошло четверть века, и надежды не оправдались. Впрочем, и тогда один знакомый кибернетик мне возражал: «Когда механизм не работает — при разных вариантах его регулирования — это значит, сама схема, лежащая в его основе, в корне неверна и надо выбирать другую».

У средств два конца: один упирается в личность, другой — в цель. Цель не оправдывает средства. Неверно, выбранные средства способны уничтожить цель и личность, стремящуюся к ней. Средства — посредник между личностью и целью. В нашем обществе и цели, и средства изначально порочны: цели — утопичны, средства — противочеловечны.

Одним из минорных аккордов на закате хрущёвской эпохи было посещение Генеральным художественной выставки в Манеже. Хрущёв был предупреждён, что там господствует гнилая буржуазная культура, и увидел её в образе «Обнажённой» Фалька, обругал Эрнста Неизвестного, сочтя его тунеядцем, и немного смягчился, только узнав, что он к прошёл войну. Хрущёв заклеймил художников за абстракционизм и назвал их «федерастами».

Аппарат поссорил Хрущёва с интеллигенцией. Ещё раньше Хрущёв ввёл разорительные налоги на крестьянство. Отношения с рабочими подорвало замораживание займов и повышение норм выработки. Военные были недовольны снижением затрат на содержание армии. Всё это подготовило падение Хрущёва.