— Но ведь этак можно превратиться в бездельника. Осторожность хороша, когда она точно отмерена.
— Об этом и идет речь.
— Между тем ты отдаешь меня в руки некоей красавицы. Тут, по-моему, предосторожностью и не пахнет…
— О нет! — Шери остановил его властным жестом. — О нет, ты не прав. Вот встретишься с нею. Потом мы повидаемся с тобой. И тогда скажешь свое мнение. А до того, прошу, не настраивай себя против Ка-Нефер. Мне это очень неприятно… Она тебя познакомит с его светлостью Хоремхебом…
— Светлостью?! — воскликнул Нефтеруф. — И Хоремхеб стал светлостью! Вот в какое чудное время мы живем! Я могу представить себе любую светлость, но только не этого мужлана…
Шери дал ему выговориться. Бывший каторжник сыпал словами, перемешанными с проклятьями и отборной руганью. Неблагоразумно было останавливать его — на это потребовалось бы слишком много сил.
«…Он очень сердит, он очень обижен. Воистину этот Нефтеруф явился сюда, в Ахетатон, чтобы совершить правосудие. Если не этот — тогда уж никто! Ибо никто так не обозлен, как Нефтеруф, и нет человека сильнее Нефтеруфа. Он свое сделает. Он обязан сделать это!..»
— Ты свое сказал, Нефтеруф?
— Не совсем.
— Я подожду. Я не тороплюсь. Я слушаю.
Шери говорил очень тихо и очень спокойно и сумел этим нехитрым способом остановить горячего друга.
— Спокойствие, спокойствие, Нефтеруф, — сказал Шери.
— Не могу слышать это слово! Если бы ты пробыл в дыре, которая именуется золотым рудником в Желтых горах, — вел бы себя иначе. Тогда бы ты схватил камень и постарался бы забросить его во двор этого проклятого дворца. — Нефтеруф кивнул туда, за реку. — Бросить в надежде, что он попадет по назначению…
— Сейчас тебе придется сойти к реке…
К переправе подплывала черной тенью огромная ладья. Да, надо идти… Шери счел необходимым еще и еще раз предупредить своего единомышленника.
— Нефтеруф, мы с тобой будем связаны. Невидимо для чужих глаз. Ка-Нефер — хороший посредник. Ты обживись в этом городе. Постарайся не выдать себя. Ты понял меня? Не выдать! Я обращаюсь к твоему разуму: возьми себя в руки, остуди себя.
— Мне обидно. Очень обидно. Я готов рыдать…
— Остуди себя!
Нефтеруф как бы обращался к самому себе:
— Вот мы оказались в одном ряду с жалкими простолюдинами. Мы взялись с ними за руки. Как равные. Они сделались нашими союзниками. Скоро мы будем кланяться им. Благодарить их!.. «Спасибо вам, спасители наши! Спасибо! Спасибо! Спасибо! Спасибо…»
Нефтеруф — этот лев — согнулся в три погибели, словно нищий, и кланялся, кланялся, кланялся…
— Остуди себя! — приказал Шери.
— Нет, это очень неверно, — сказал Нефтеруф, вдруг выпрямившись и странно улыбаясь. — Послушай, Шери: вот стоишь ты, потомок великого рода, а рядом с тобою — грубый, недостойный, полуголодный мужик. И ты в союзе с ним, ты называешь его братом, ибо вы оба — против фараона. Так повернулось время! Так повелели события! Против твоей воли. И против моей. И мы бессильны поступить иначе: мы должны крепко держаться этого союза с теми, кто копошится в грязи! С этими жалкими немху[12]!
Нефтеруф сплюнул. Ему было противно. Все противно! Ненавидел себя, Шери, весь мир!
А Шери поразительно спокоен.
— Ну что ж, — говорит он, — подержим немного грязную лапу, знак союза, — лишь бы одолеть этого. — И совсем шепотом. Эдаким зловещим: — Этого! Это чудовище! Это омерзительное создание!.. Думай только об этом… Только об этом. Ибо он жаждет твоей крови, а не сапожник какой-нибудь. Он, а не крестьянин. Он, а не рыбак. Он, а не харчевник. Он, а не мелкий писец. Он, а не пахарь. Он, а не каменщик. Он, а не носильщик тяжестей. Он, а не пастух. Он, а не… Словом, он, он, он… Понял ты?
— Понял, — буркнул Нефтеруф.
И он почти побежал к переправе. Шери дождался мгновенья, когда ладья снова отчалила в чернильную реку. Вот-вот наступит рассвет. Ночь приближается к своему пределу. Сейчас покажется край утра.
Шери еще раз окинул взором лежащую за рекой столицу, вдохнул хорошую толику прохладного воздуха и медленно пошел вниз по реке.
