Почему-то он вспомнил свою крошечную белорусскую деревню, что затерялась среди болот под Кричевом и где прошло его детство. Мама по утрам ставила на стол крынку парного молока, и он всегда выпивал ее всю, так, что живот растягивался, как барабан. И мама всегда ругала его, но крынка наутро по-прежнему оказывалась наполненной до краев, и он знал, что она сердится лишь для виду. Да и соседке она хвалилась, что сынок на парном молоке растет крепким, здоровеньким.
"Ох, как тяжел все-таки этот скафандр..." - подумал Самойлов.
Ворона прилетела из города. Села на трубу, начала чистить перья.
"Вот дурочка-то, ничего не чувствует..."
Ворона, будто опомнившись, спикировала вниз и исчезла где-то за стеной третьего блока.
Показался вертолет. На длинном тросе прицеплена труба. Машина зависла у пятого блока, летчик осторожно опустил трубу на землю.
"Пора, надо идти..." - приказал себе Самойлов.
- Тема, я пошел вперед! - передал он по радио и шагнул за угол.
Первое, что увидел Самойлов, - большой кусок твэла. "Килограммов двадцать будет", - отметил он про себя...
Белый скафандр двинулся на экране вперед.
Тема включил секундомер.
Самойлов шел вперед, огибая груды бетона, какие-то трубы, углы плит. Его ноги скользили по щебню, подошвы прилипали к размягченному битуму.
Оператор и Тимофеев отмечали на схеме его путь. Белый скафандр появлялся то на одном экране, то на другом - хорошо, что вся крыша просматривалась. Тема отмечал на схеме маршрут движения.
Ни он, ни оператор не заметили, что в комнате появился Кардашов, остановился у самой двери. Он внимательно следил за тем, что происходит на экране.
- Справа - полтора - четыреста... - Голос Самойлова был слышен отчетливо, он надиктовывал данные о полях; - Слева - полметра - двести пятьдесят... Справа - метр - восемьсот... - Голос стал глуше. - Справа - два - пятьсот... слева - два тридцать - тысяча... слева - метр - триста... - Дышал Самойлов тяжело.
Кардашов молчал. Оператор и Тимофеев не замечали директора - они торопливо наносили цифры на схему.
- Подхожу к краю, - передал Самойлов, - справа - пятьдесят - семьсот... рядом - триста... слева - рядом - двести... Нависает - тысяча...
- Что нависает? - не понял оператор.
- Какой-то источник, - быстро ответил Тимофеев, - труба или... не мешай, потом разберемся...
- Смотри, смотри! - Оператор показал на экран. - Что он делает?!
Они увидели, как Самойлов нагнулся, поднял обломок плиты и швырнул его вниз в развал поврежденного реактора. Потом он нагнулся еще раз - и следующий кусок бетона полетел в кратер.
- Самойлов, возвращайся! - крикнул Тимофеев.-Самойлов, время! Время!!!
Но Самойлов нагнулся в очередной раз, сбрасывая в кратер реактора кусок графита.
Кардашов решительно шагнул вперед, схватил у Тимофеева микрофон. Тот удивленно взглянул на директора.
- Самойлов, это я - Кардашов! - отчетливо, не торопясь, сказал Эрик Николаевич. - Приказываю - возвращаться! Достаточно... Приказываю возвращаться!
Белый скафандр на экране выпрямился. Самойлов отряхнул рукавицы, повернулся и зашагал назад.
- Сколько он там? - Эрик Николаевич кивнул на экран.
- Несколько минут. - Тема виновато опустил глаза.
- Эх ты, а еще главный по безопасности... Сколько он взял?
- Ориентировочно - в пределах допустимого.
- Моли бога, чтобы не больше, - жестко сказал Кардашов, - в этом случае отделаешься выговором... А если за пределами допустимых доз - можешь и под суд попасть!
- Но он ведь сам, - попытался защитить Тему оператор.
- Одна дурная голова - беда, а две - это уже катастрофа, - отрезал Кардашов. - Пойдем его встречать...
Тимофеев молчал. Знал, что сейчас возражать директору нельзя.
- Садитесь и пейте чай, - в санпропускнике распоряжалась Никитишна, она привыкла, что ей никто не перечил, - ваш товарищ пока пройдет санобработку.
- Но у меня там аппаратура, - попробовал возразить Тема.
- И она тоже, - ответила Никитишна, - в ту зону я вас не пущу. Обработаем его и костюм, тогда пожалуйста. А сейчас пить чай. Только что заварила для вас.
Кардашов и Тимофеев послушно присели к столу. Никитишна налила чай, но вместе с ними не села, вышла в соседнее помещение.
