Томм подошел к продавщице, прелестной девушке, почти подростку. Она носила традиционное парео ми-туун, вроде таитянского, пояс с цветочным узором вокруг талии, тростниковые сандалии. Ее кожа блестела, как янтарная глазурь у нее за спиной; она была стройна, спокойна и дружелюбна.
— Здесь все так прекрасно, — заговорил Томм. — Сколько стоит, например, вот это? — Он дотронулся до высокого графина, светло-зеленого с серебристыми прожилками и серебряным отливом.
Несмотря на красоту сосуда, цена оказалась выше, чем Томм ожидал. Видя его удивление, девушка сказала:
— Это наши праотцы, и продавать их так же дешево, как дерево или стекло, просто непочтительно.
Томм поднял брови, но решил не придавать значения тому, что он посчитал традиционной народной символикой.
— Где производят эту посуду? — спросил он. — В Пеноплане?
Девушка замялась, и Томм почувствовал, что она слегка смущена. Она повернула голову и посмотрела в сторону Кукманкской гряды.
— Печи там, в горах; туда уходят наши праотцы и оттуда приходят сосуды… Больше я ничего не знаю.
Томм осторожно произнес:
— Вы не хотите об этом говорить?
Девушка пожала плечами.
— У меня нет причин что-то скрывать. Просто ми-туун боятся гончаров, мысли о них наводят грусть.
— Но почему?
Девушка скорчила рожицу.
— Никто не знает, что находится за первым холмом. Иногда видно, как там горят печи, и еще время от времени, когда нет мертвых, гончары забирают живых.
Томм подумал, что, если это правда, дело требует вмешательства Управления вплоть до применения военной силы.
— Кто эти гончары?
— Вон, — сказала девушка и показала пальцем. — Вон гончар.
Томм посмотрел туда, куда указывал палец, и увидел скачущего человека. Он был выше ростом и крупнее, чем ми-туун. Человек был закутан в длинный серый бурнус, и Томм не мог как следует его разглядеть, но подметил бледную кожу и рыжевато-каштановые волосы. Томм обратил внимание на полные корзины, навьюченные на животное.
— Что он везет?
— Рыбу, бумагу, ткани, масло — он меняет посуду на разные товары.
Томм поднял свое снаряжение для борьбы с вредителями.
— Я собираюсь на днях навестить гончаров.
— Не надо, — проговорила девушка.
— Почему?
— Это очень опасно. Они жестокие, скрытные…
Томм улыбнулся.
— Я буду осторожен.
* * *
Когда Томм вернулся в Управление, Ковилл дремал, раскинувшись в плетеном шезлонге. При виде Томма он встряхнулся и сел.
— Где вас черт носит? Я велел к сегодняшнему дню подготовить расчеты по электростанции.
— Я положил расчеты вам на стол, — вежливо ответил Томм. — Если вы хоть раз подходили к столу, то не могли их не заметить.
Ковилл вперил в Томма враждебный взгляд, но на этот раз не нашелся, что сказать. И, брюзжа, откинулся в кресле. Обычно Томм пропускал мимо ушей грубости Ковилла, объясняя их его обидой на Министерство. Ковилл считал, что он заслуживает лучшего применения и более высокой должности.
Томм сел и налил себе пива из запасов Ковилла.
— Вы знаете что-нибудь о гончарных мастерских в горах?
Ковилл фыркнул.
— Там живет племя разбойников, что-то в этом роде, — он нагнулся вперед и потянулся за пивом.
— Я заходил сегодня на посудный базар, — сказал Томм. — Продавщица назвала сосуды «праотцами». Довольно странно.
— Чем дольше вы будете рыскать по планетам, — заявил Ковилл, — тем более странным вам будет казаться все, что вы увидите. А меня уже ничем не удивишь, разве что переводом в Министерство. — Он горько усмехнулся и глотнул пива. Подкрепившись, продолжил не так резко: — Я кое-что слышал об этих гончарах, ничего определенного, мне всегда не хватало времени ими заняться. Я думаю, все дело в каком-то религиозном погребальном обряде. Они забирают покойников и хоронят за плату или в обмен на товары.
— Продавщица сказала, что когда нет мертвых, они иногда хватают живых.
— Как? Что такое? — голубые глаза сурово засверкали с красной физиономии.
Томм повторил. Ковилл потер подбородок и встал.
— Вылетаем сейчас же, чертовщина какая-то, посмотрим, что затевают эти гончары. Давно хотел узнать.
Томм вывел из ангара вертолет, сел в кабину, и Ковилл осторожно забрался внутрь. Неожиданная активность Ковилла озадачила Томма, а больше всего предполагаемый полет. Ковилл терпеть не мог летать и обыкновенно говорил, что нога его не ступит в вертолет.
