— Ты что же, за дурака меня держишь, мальчик? Шутки думаешь со мной шутить? Не-ет, ты сейчас же пойдешь к себе домой, возьмешь книгу, оттуда, куда ты ее спрятал, и принесешь мне. Живо! Дверь открыта. Я сказал, живо пошел! Ну!
Иван поднялся. Но и только. Перед его внутренним взором раскрылись страницы, недавно приобретенной и немедленно, за один тот самый вечер, прочитанной книги, на обложке которой был изображен глаз на фоне глобуса. Едва Хохряков коснулся этого странного символа, в ответ, книга, шелестя страницами открылась перед ним. И более, в течение нескольких часов он не мог отворотить взоров от пожелтевших страниц. Вот и теперь манускрипт распростер перед ним нужные страницы, на коих появилась всего одна строчка, с верно расставленными ударениями, придыханиями и возвышениями голоса произносящего заклятье. Именно ее необходимо было прочесть немедленно — ибо в руке редактора уже появился небольшой, поблескивающий червонным золотом кадуцей. Выделенная строчка увеличилась до тридцати пунктов, заняв весь внутренний взор Ивана. А затем натурально бросилась в глаза. Хохряков вздрогнул всем телом и произнес:
— Инклюзио ин протэктива сферам[3].
Затем быстро огляделся. Заклинание, прочтенное им, сработало незамедлительно — Хохряков оказался запертым в прозрачной сферической оболочке, чуть слышно потрескивающей статическим электричеством, и подергиваемой время от времени еле заметной рябью. Рябь усилилась и прокатилась волнами, когда главред нервно ткнул в нее кадуцей.
Затем он ткнул в сферу еще раз, куда сильнее. Затем размахнулся и шарахнул со всей силы, сферу заволокло белыми хлопьями, словно от свернувшегося молока, но и только, а вот кадуцей вылетел из рук Трисмегистова. Редактор недовольно затряс сведенной от удара кистью, потом рявкнул и произнес, буквально вдавливая слова в находившуюся меж ними преграду.
— Сапонэка весика.
Затем подобрал червленый кадуцей и легонько ткнул им. Хлопок — и сфера лопнула, разбрызгавшись по сторонам мыльной пеной. Иван отступил на шаг, но Трисмегистов легонько провел ладонью перед собой — и дверь за спиной Хохрякова разом исчезла, замазанная сдвинувшейся стеной. Теперь из комнаты был только один явно зримый выход — в полураскрытое окно. И на пути стоял главный редактор, легонько помахивающий кадуцеем.
Иван нервно сглотнул подступивший к горлу комок, и мысленно перелистнул страницы магической книги: чтобы отгородиться от Трисмегистова надо что-то мощное, непреодолимое, надежное.
— Гранитикус мурус.
Солнце исчезло мгновенно, сокрытое толщей огромных и даже кое-где замшелых гранитных блоков, разделивших пространство комнаты пополам. Иван быстро обернулся к стене, произнес полушепотом, просительно: «януа», — но дверь не появлялась. Хохряков вспомнил, что на нее было наложено дополнительное заклятье при помощи кадуцея, и обратился к книге, в поисках противодействия.
Но было уже поздно.
— Папирус, — едва донесся голос Трисмегистова до его ушей. Главред легким движеньем руки порвал монолитные блоки, бросил на пол обрывки и подошел к Хохрякову вплотную. Иван попытался вжаться в стену сильнее, но не вышло. Задним умом, который всегда у него был крепок, журналист понял, что надо менять тактику ведения поединка, что на подобные удары Трисмегистов всегда найдет ответ — и куда более мощный. Но вот только мысль пришла снова со значительным опозданием.
— Хоррибиле дикту! — рявкнул главред, и непреодолимый страх кляпом, закрыл Хохрякову рот. Строчки ответного заклятия, появившиеся немедленно, бросались ему в глаза, бросались, да уже без толку.
Увидев, что противник не может пошевелить прилипшим к гортани языком, Трисмегистов вздохнул с некоторым облегчением, прошелся взад-вперед мимо Хохрякова, помахивая кадуцеем, словно веером.
— Интересно, как же ты сумел с книгой договориться? — пробормотал он. — Надо будет потом выяснить. Хотя, что я говорю, ты ведь журналист, с кем угодно сумеешь договориться. Иначе не быть тебе в газете, — Хохряков скривил губы в подобие улыбки. Страх, сковавший его рот, начал потихоньку проходить. Главред увидел это, махнул рукой, и улыбка тотчас погасла. — Ладно, не хочешь по-хорошему, сделаем по-плохому. Поскольку книга тебе в память так хорошо впечаталась, мы ее просто оттуда извлечем. Прочтешь «Окулюс мунди» от альфы до омеги под запись.
