— Ладно, ладно, выяснили отношения, и достаточно. — Кутепов пытался обернуть все в шутку. — А примем тебя, батенька, наилучшим образом. Обласкаем, приветим на чужбине, домашним обедом накормим. Грех будет жаловаться на такой прием, Назарий Александрович. Кстати, а где же наши любезные хозяева?
Юзефовичи появились в ту же секунду, будто ждали условленного сигнала за плотно прикрытой дверью гостиной. Первым, выпятив округлое бюргерское брюшко, вкатился улыбающийся розовощекий Ярослав Дмитриевич, за ним дородная его половина. С места в карьер оба защебетали, искусно уводя разговор в тихое русло пустопорожней светской болтовни. Вероятно, так у них и было все задумано. Репетировали наверно, заранее сговаривались.
Обед тем не менее начался хмуро, и неестественность возникшей ситуации долго давала себя знать.
Александр Павлович с наигранной оживленностью расспрашивал гостя, без особой надобности вспоминая имена общих знакомых, продолжающих жить на берегах Невы. Подчеркнуто сдержанные, сухие ответы нисколько, казалось, не раздражали его, хотя в других бы условиях обязательно взорвался. С холопским усердием помогали ему хозяева. Интересовались разными подробностями бытия в недавней столице Российской империи, обнаруживали при это дремучее эмигрантское невежество.
Скучновато было за этим обедом и довольно муторно, как случается в доме, где разразился нелепейший скандал с битьем посуды, который пытаются замять вежливыми, бессодержательными разговорами. Перед десертом, когда хозяйка вышла распорядиться и мужчины остались за столом одни, Кутепов выразительно глянул на хозяина, как бы напоминая ответ:
— А не прогуляться ли нам, господа? Окрестности здесь живописные, и погода сегодня дивная...
— Увольте, ваше превосходительство, — поспешил отказаться Юзефович и жалобно забормотал о несносном своем ревматизме, от которого не стало житья.
— А ты не возражаешь, Назарий?
— С удовольствием пройдусь. Помнится, покойная маменька привозила меня еще в детстве на здешние воды, годков тридцать минуло с тех благостных времен. Любопытно будет осмотреть достопримечательности курорта...
Но тратить время на праздные осмотры редкостей Висбадена в намерения генерала не входило. С тихой, заросшей диким виноградом Эмзерштрассе, минуя оживленный центр, свернули они в парк, возле фонтанов и ванной галереи останавливаться не стали и ходко направились к берегу Рейна.
— Ну-с, штабс-капитан, докладывай! — велел Кутепов, убедившись, что никого, кроме них, на узенькой горной тропке не видно. — С чем тебя прислали?
Порядок доклада был обсужден в Ленинграде. Сперва шли вещи не очень значительные и, надо думать, более или менее известные штабу «Российского общевоинского союза». Об очередных территориальных сборах приписного состава, о некоторых изменениях в штатном расписании стрелкового полка, о начатых испытаниях нового образца противогаза. Зато под конец, как бы на десерт, полагалось сообщить лакомую новость: программу осенних маневров Ленинградского военного округа.
Докладывать надлежало солидно, без чрезмерных подробностей и без торопливости, четким языком профессионала-штабника, уверенного в достаточной компетентности слушателя. Если будут вопросы, отвечать на них коротко, намекнув, что многое сознательно не досказывается и излишнее любопытство все равно не найдет удовлетворения.
Слушал генерал жадно, впитывал в себя каждое слово. Расписание и схема осенних маневров, как и ожидалось, вызвали у него потребность в уточнениях.
— Будь любезен, изложи все это на бумаге, — попросил Александр Павлович небрежным тоном привыкшего повелевать начальника. — Память у меня, увы, слабеет...
— Не имею права, ваше превосходительство! Получил на сей предмет специальные указания...
— Это что еще за новости! — возмутился генерал. — Стало быть, и мне у вас отказано в доверии?
— Нет, Александр Павлович, все это гораздо сложней. Остановка тут за другим...
— За чем же именно? Объясни, голубчик, сделай милость.
Объяснение также входило в программу встречи. Надо было сказать генералу, что строжайшая конспирация составляет альфу и омегу всей их работы. Без конспирации в России и шагу нельзя ступить. Что же касается нравов эмигрантской публики, то они, к несчастью, отличаются безалаберностью и отсутствием элементарных представлений о такте. У всех еще в памяти сенсационные публикации в газете «Общее дело», издаваемой в Париже господином Бурцевым. Неужто эти люди настолько наивны и полагают, что их писания не изучаются на Гороховой и на Лубянке?
