Весной они сговорились встретиться у Казанского собора. Собирались в «Ша нуар» или в «Метрополь». У Кеши был день рождения, и он втемяшил себе в голову, что непременно должен свести ее в первоклассный ресторан.
Явилась она на свидание раньше назначенного срока. Принаряженная, понятно, в лучшем своем платье. На Выборгской у них цветочниц не встретишь, а тут их полно. Ради праздника она решила преподнести имениннику маленький букетик фиалок.
И вдруг она увидела своего Кешу. Вернее, сперва услышала его голос у себя за спиной. Кеша стоял навытяжку перед каким-то пучеглазым немолодым дядькой и униженно оправдывался. Говорили они на иностранном языке, по-немецки или по-французски, разобрать она не сумела. Разговор шел какой-то нервный, и сердитый дядька этот чего-то от Кеши добивался.
Взамен праздника в первоклассном ресторане у них вышло бурное объяснение на улице. До полуночи ходили по набережной Невы у Литейного моста, и вот тогда, оправдываясь перед ней, Кеша сказал, кто он такой и почему скрыл свое происхождение. «Я всей душой стремлюсь к честной трудовой жизни, — уверял ее Кеша, — а они тянут меня назад. Но поверь, любимая, я с ними обязательно порву. Во имя нашего чувства, во имя очищения от всей этой грязи».
Кто тянет его назад, Кеша не стал объяснять. На ее вопросы отвечал как-то неопределенно. Мол, старые друзья, учился вместе с ними, многое их связывает друг с другом. Когда она сказала, что пучеглазый другом ему быть не может — слишком старый, Кеша ответил, что это бывший его благодетель.
Такое у них было объяснение на улице. Но порвать с прошлым Кеша не смог, — не хватило характера. Через месяц после того случая они и совсем рассорились. Просто она выгнала его и велела больше к ней не ходить, с досады обозвала кисейной барышней.
Кеша ездил тогда в какую-то служебную командировку. Уезжая, сказал, что на неделю, не больше, и ровно через пять дней вернулся. Что-то в нем надломилось в той поездке, приехал на себя непохожий. Вздыхает беспричинно, зубами скрипит, бормочет какие-то жалкие слова о людской злобе. Она его начала расспрашивать, допытывалась, в чем тут дело, и в конце концов выгнала вон. Напоследок сказала, что мужчине полагается быть мужчиной и попусту нюни не разводить. Решил рвать с прошлым — рви крепко, без слюнтяйства.
— А куда он ездил в командировку?
— Этого я не знаю. О служебных своих занятиях он никогда не рассказывал...
— В конце мая была командировка?
— Правильно, в конце мая, как раз белые ночи начались. Значит, вам и без меня все известно? Для чего же спрашиваете? Он арестован, да? Скажите мне правду!
Вот и подоспел срок объявить этой милой девушке жестокую правду. Хочешь не хочешь, а отмалчиваться больше нельзя, надо говорить.
— Иннокентий Иннокентьевич не арестован. Его убили...
— Кешу убили! — Глашенька побледнела, глаза ее мгновенно наполнились слезами.
— Думаю, что расправились с ним те самые друзья, которыми он тяготился и с которыми хотел порвать... Поэтому прошу вас, Глашенька, опишите мне подробнее того пучеглазого... Это очень важно, нам надо найти его...
Глафира Нечаева долго молчала, отвернувшись и пряча заплаканное свое лицо. Александр Иванович не торопил.
— Кеша ненавидел своих друзей, — подтвердила она. — Я знаю это лучше всех, я всегда это чувствовала... Они убили, они, тот пучеглазый, будь он проклят!
Генерал пытается запугивать. — Далеко идущие планы эмиграции. — Совещание у Мессинга. — Нужны факты, побольше достоверных фактов!
Висбаден, 15 августа 1924 года
Возник генерал за его спиной с неплохо рассчитанной неожиданностью. Воспользовался дверью, ведущей на застекленную веранду, хотел, конечно, произвести впечатление.
— Слушаю вас, господин штабс-капитан!
Прозвучало это официально и в общем-то ни к селу ни к городу, если принять во внимание давнее их знакомство. Словом, в обычной его манере властолюбивого выскочки. Бывало, и в Пруссии, под сумасшедшим огнем кайзеровских артиллеристов, любил изображать этакого невозмутимого служаку, которому все на свете трын-трава. Лучшие полки русской гвардии обливаются кровью, вот-вот сработает немецкий капкан, а его хлебом не корми, дай поиграть в уставные штучки-дрючки.
