Он распрямил плачи, развел в стороны локти и потянулся до треска в суставах. Липатов знал, что Осадчий не станет заявлять протесты и строчить жалобы. Не станет отпираться или на суде отказываться от своих показаний, полученных в ходе предварительного следствия. Его вина полностью доказана, неопровержимых прямых улик – вагон, на троих хватит. Осадчий задержан на следующий день после убийства, когда на вещевом рынке он пытался сбыть золотой перстень старика. В комнате, где устроил свое лежбище Осадчий, нашли вещи убитого, а также темные брюки с кровяными брызгами, которые Осадчий пожалел выбросить, даже не застирал. Заключение экспертов подшито к делу: кровь принадлежит убитому Нифонтову Дмитрию Гавриловичу. Редкая четвертая группа, резус положительный. В квартире пострадавшего обнаружены отпечатки пальцев убийцы и микроволокна тех самых брюк со следами крови.
Кроме того, есть свидетели, молодая парочка, которая видела, как мокрушник с двумя плотно набитыми баулами выходил из подъезда, где жил покойный. С Украины пришел ответ на запрос московской прокуратуры. Николай Осадчий, тридцати восьми лет, действительно проживал в Тернополе на улице Шевченко, состоит в разводе с женой, дважды привлекался к уголовной ответственности: за нанесение побоев средней тяжести и уличный грабеж. Последний срок отсидки закончился около года назад, Осадчему скостили два года за образцовое поведение, как зеку, прочно вставшему на путь исправления. Он работал на промышленной зоне наладчиком оборудования в швейном цехе и по праздникам выходил на сцену клуба, играл на гармошке, аккомпанируя участникам художественной самодеятельности.
С этим типом все понятно, Осадчий – ни на что не годный общественный отброс, место которому на каторге. Наверняка на его совести не одна загубленная жизнь, но копаться в темном прошлом – дело неблагодарное. Возможно, всплывут несколько криминальных эпизодов. И что с того? Возни много, а результат? Сомнительный. К тому же жалко тратить время на следственные действия и протокольную писанину. Суду достаточно будет одного убитого старика, чтобы намотать Осадчему на полную катушку. Главное, преступление раскрыто по горячим следам, картина ясна, как божий день, убийца изобличен. Но перед Липатовым стоит совершенно иная задача. В деле остается одно темное пятно, некое обстоятельство, из-за которого ему, старшему следователю межрайонной прокуратуры, было передано это, на первый взгляд, рутинное дело. Дело, с которым бы легко справился мальчишка дознаватель.
Осадчий размашисто подписал постановление, положил ручку на стол и снова принялся ковырять заусенцию на ладони.
– Ну, а теперь я снова хочу тебя послушать. Давай с начала. Весь тот день, двадцать пятое июля, от начала до конца. Итак, ты проснулся в восемь утра на своем диване…
Осадчий кивнул и посмотрел на пачку сигарет, лежавшую на папке, просительно заглянул в глаза следователя.
– Угощайся, – кивнул Липатов.
***
…Осадчий проснулся, глянул на циферблат наручных часов, которые не снимал на ночь. Около восьми утра. Он сбросил с себя простыню, сел. Пружины продавленного дивана скрипнули под его тяжестью. Ветерок, влетающий в распахнутую настежь форточку, теребил застиранную ситцевую занавеску. Раннее утро, а духота как солдатской бане к концу помывочного дня. На кухне Мария Павловна Грибкова, старуха хозяйка, просыпавшаяся ни свет ни заря, громыхала пустыми кастрюльками. Осадчий разглядывал убогую обстановку комнаты. Сервант с облезлой полировкой, старый телевизор на тумбочке, плакат с голой девицей, пришпиленный к стене конторскими кнопками, стол у окна. На остатки вчерашнего ужина, пустую банка из-под кильки и хлебные крошки, слетелась мушиная стая. Осадчий ни о чем не думал, он все уже решил для себя, забивать голову лишними мыслями, в сотый раз просчитывая все варианты, не хотелось.
На ходу подтягивая трусы, он отправился в ванную, столкнулся с хозяйкой Грибковой. Старуха поджала губы, не проронив ни слова, испуганно шмыгнула в свою комнату, повернула ключ во врезном замке, словно боялась, что квартирант, вставший не с той ноги, выполнит недавнее обещание и ненароком зашибет ее в темном коридоре. Приложит кулаком так, что Грибкова вылетит из тапочек, очнется уже в больнице. Очнется только для того, чтобы прочитать в глазах палатного врача, склонившегося над ее койкой, свой смертный приговор.
