Трубачи по обе стороны помоста на арене играли минорную мелодию, которую Найт не узнал.
Он стоял высоко на северной трибуне и в бинокль рассматривал толпу, уставший, с болящей головой, безумно раздраженный упорной жарой и звуками труб, поющих в честь начала церемонии закрытия. Когда музыканты опустили трубы, на огромных экранах стадиона появилась снятая средним планом чаша олимпийского огня на крыше «Орбит», охраняемая почетным караулом с начала Олимпиады. Караул несли прямые, как шомпол, королевские гвардейцы.
Стоявшие на помосте подняли винтовки к плечу, повернулись на сорок пять градусов и парадным шагом, вытягивая носок и в такт взмахивая руками, разошлись в противоположных направлениях. Принимавшие караул поднялись на крышу из люков по сторонам смотровой платформы и зашагали к олимпийской чаше. Остановившись точно посередине, они двумя четкими поворотами поменялись местами со сменившимися. Сдавшие караул гвардейцы исчезли в люках, а новые синхронно поднялись на помост и встали навытяжку у олимпийского огня.
Найт ходил среди трибун еще полтора часа. Спустились легкие летние сумерки, поднялся ветерок, и у него немного отлегло от сердца. Несмотря на угрозу, исходившую от Лансера, огромное число спортсменов, тренеров, судей и болельщиков посетили церемонию закрытия, хотя могли остаться дома, в гарантированной безопасности.
Закрытие Олимпиады изначально планировали отметить пышно и празднично, как и театральное шоу по случаю начала Игр, но в свете недавних трагедий организаторы внесли изменения, сделав церемонию более торжественной и серьезной и включив выступление Лондонского симфонического оркестра, с которым Эрик Клэптон проникновенно исполнил свою песню «Слезы в раю».
К южным трибунам Найт шел под речь Маркуса Морриса, отчасти элегию, посвященную погибшим, отчасти здравицу великолепным достижениям, почти чудесам, которые показали спортсмены на Играх в Лондоне, несмотря на Кроноса и его Фурий.
Найт заглянул в программку: еще несколько речей, пара песен, передача олимпийского флага Бразилии, несколько слов мэра Рио и…
— Есть что-нибудь, Питер? — спросил Джек в радионаушнике. Они переговаривались на защищенной частоте на случай, если Лансер слушает переговоры в эфире.
— Ничего, — ответил Найт. — Но предчувствие по-прежнему плохое.
Только об этом он и думал, пока организаторы не отступили от заявленной программы, представив «особых гостей» церемонии.
На помост вышли Хантер Пирс с Усеном Боултом и четырьмя бегунами, завоевавшими золото в марафоне. Перед собой они везли Филатри Мидахо в инвалидном кресле, с накрытыми простыней ногами; внизу дежурили медики.
Мидахо получил ожоги третьей степени нижней половины тела и за неделю перенес несколько мучительных процедур по удалению отмерших тканей. Чемпион, разделивший с Боултом золото в стометровке, должен был бы сейчас лежать пластом, терпя сильные боли. Но, как говорится, за других не расписывайся.
Рано лишившийся родителей мальчишка-солдат сидел прямо, с высоко поднятой головой, и махал рукой зрителям, которые вскочили с мест и скандировали приветствия Мидахо. У Найта на глаза навернулись слезы. Камерунец показывал невероятное мужество, железную волю и такое человеческое достоинство, о котором Лансер мог только мечтать.
Спринтеру торжественно вручили его золотую медаль, и когда играли гимн Камеруна, Найту в бинокль трудно было найти того, кто не плакал бы, стоя на трибунах.
Хантер Пирс заговорила о законности проведения Игр в Лондоне, заявив, что смысл Олимпиады — возрождение и передача новым поколениям олимпийских идеалов и целей, провозглашенных Пьером де Кубертеном. Найта невольно захватила воодушевленная речь американской пловчихи.
Но он заставил себя отвлечься, стараясь думать, как Лансер-Кронос. Прокручивая в голове прощальную фразу сумасшедшего, он представлял ее напечатанной заглавными буквами, чтобы лучше вникнуть в смысл: «ПЕРЕД ТЕМ КАК ТЫ УМРЕШЬ, НАЙТ, Я ПОЗАБОЧУСЬ, ЧТОБЫ ТЫ СВОИМИ ГЛАЗАМИ УВИДЕЛ, КАК Я ПОГАШУ ОЛИМПИЙСКИЙ ДУХ РАЗ И НАВСЕГДА».
