А хозяйка вымыла чашки, ушла в комнату и чего-то там поделала, потом вошла в кухню, подошла к окну глянуть, а где, интересно, наш желтый плащ, и она чуть даже подалась вперед, чтоб получше рассмотреть очередь. И она так в это время понравилась Володе, что он разом взвелся, как бы позабыв, где он и что с ним, и он, значит, так взвелся, что неожиданно для себя погладил ногу хозяйке. Ты чего, спросила удивленно, то есть она никак не ожидала подобных действий со стороны, казалось бы, хорошего человека. Красивая и душевная ты женщина, дрогнувшим голосом сказал Володя и погладил ногу подробнее. Да, душевная и такая красивая, что я разом взвелся, в чем нетрудно убедиться. И я совсем одурел, такая ты красивая. Голова деревянная и ничего не соображает. Очень надо? Очень надо, признался Володя. Но мне-то не надо, честно предупредила хозяйка, мне эта физкультура не нужна, нет, ты не обижайся, а только мне эта физкультура вообще не нужна. И он сразу поверил — так оно и есть. И удивился, а как же ты с этим делом устраиваешься? Как все, ответила, только чтоб не обижать хорошего человека и не ссориться. Человеку же надо. К тому же имеет законное право. Да, красивая и душевная ты женщина, повторил Володя. С другой стороны, сразу нашелся, такое маленькое дело, и если человеку приятно, а тебе все равно и не убудет, так отчего не помочь человеку, если ему очень надо. Это верно, парень ты, я смотрю, хороший, но ведь очередь пропустим. Да где же пропустим? Там человек двадцать впереди, минут на сорок — вполне достаточно. Ладно, если уж ты так раззудился, все равно ведь не отстанешь, и она села к нему на колени.
От того ли, что он был в чужом доме, от того ли, что сидел на табуретке, труд этот скорым не получался. Нет, трудился Володя неторопливо и подробно. Он не мог отключиться полностью, и он видел, что хозяйка сперва посматривала в окно, наблюдая за очередью, но потом забыла про очередь и как-то страдальчески закрыла глаза, и лицо ее стало бледным, и Володя тоже забыл и про очередь эту треклятую, и что он в чужой квартире, и что сидит на табуретке, и было ему так легко, спокойно и уютно, как никогда в жизни.
А женщина вдруг уронила голову на его плечо, обняла его и неожиданно заплакала. Ты чего, почему-то шепотом спросил он. Как умерла, и никогда раньше, шепотом же ответила она. И он наверняка знал, это правда, она сейчас как умерла, и никогда раньше.
И словно бы защищая эту женщину от чего-то темного, чужого, Володя обнял ее накрепко, и казался он себе всесильным и всемогущим человеком, который защищает слабого малого ребенка от свирепостей жизни, он закрыл глаза и молча страдал, ему было жалко и себя, и эту женщину и хотелось выть, но он знал наверняка, что все это и называется счастьем. Которого не было прежде и наверняка не будет более никогда.
Но все же он спросил, очередь не пропустим, а черт с ней, с этой очередью, сказала женщина, жизнь дороже. Да, согласился Володя, жизнь дороже всего. И даже индийского чая.
Это очень старая история, но время от времени она всплывает, потому ее смело можно назвать бродячей историей.
А было примерно так. Три человека — два инженера и техник — поехали в командировку из Ленинграда в Москву. И это были на редкость пьющие люди. То есть днем, видно, они что-то делали по своим командировочным делам, зато вечером крепко врезали. Трудно сказать, как они пили, поровну, то есть каждому треть, или по справедливости, то есть влага на килограмм живого веса. Да, а техник был на редкость тщедушным человеком — маленький, как подросток, и тощий, что карандаш. Видать, все-таки пили поровну, потому что однажды утром они обнаружили, что техник во сне умер. Да, несправедливость природы: засыпаешь до удивления пьяненьким, а просыпаешься буквально совершенно абсолютно мертвеньким.
Какое горе — умер товарищ по работе. Да, большое горе — умер товарищ по работе! Но что делать? Им завтра уезжать, уже и билеты куплены. Они дают «молнию» на работу — вот такое горе, шлите деньги на гроб, чтоб достойно доставить товарища домой — иначе ведь никак. Работа — тоже срочно — прислала деньги.
