— Ну как хотите. — И Ефрем сел в лифт, который вдруг раскрылся перед ним.
Проводив Ефрема взглядом, Ася сказала:
— А я написала, что люблю васильки. Людмила Петровна погладила Асю по голове:
— Вот и получила самую хорошую фамилию.
— На что она мне?
— Кто знает, Асенька. Я вот написала: «Хорошо бы вернуться домой».
— Вот и стала Кроткой, — рассмеялся Маратик. Ждали Ефрема долго, прямо в коридоре, стоя, так как негде было присесть. Но не дождались. Перед ними опять вдруг появился круглолицый гид. Он отозвал в сторону Утяева и долго с ним о чем-то шептался. Потом исчез.
Утяев вернулся к своим в веселом настроении. Сказал, что надо ехать в гостиницу, где их ждут хорошие номера, а Ефрем приглашен к большому начальнику и освободится не скоро, там идут важные переговоры.
Людмила Петровна не очень поверила тому, что сказал Утяев, но поехать все-таки согласилась.
— Надо, надо, — говорил ей Утяев. — Что мы тут стоим? Забились в угол. Как говорится, провинциалы. Роняем, э-э-э… собственное достоинство.
Пять рядом расположенных комнат с кроватями, мягкими креслами, шкафами, ночными столиками, торшерами и телевизорами — выходили полукольцом в одну общую комнату, оборудованную под кабинет — со столом, диванами, книжными шкафами и опять-таки телевизором. И на одной из стен здесь был экран, несколько похожий по форме на зеркало, но с матовым стеклом.
— Смотрите, зеркало закрасили, — сказал Маратик. Он уже успел обежать все комнаты, восхищался всем, что видел, то и дело восклицая: «Уй ты! Смотри, Ася! Смотри!»
Рюкзаки все оставили в прихожей, там же разулись и теперь были в шлепанцах.
— Ну а сейчас, ребятки, мыться, — сказал Утяев Асе и Маратику. — В ванной приготовлено белье. Людмила Петровна, как говорится, поскребет вам спинки.
И только так сказал директор магазина «Детский мир», вспыхнул настенный экран, и там появилось цветное изображение человека в строгом черном костюме, с аккуратно подстриженной бородкой и при галстуке; шея у него раскраснелась, и бородач пытался расслабить воротничок. Это был Ефрем. Первой его узнала Ася:
— Это дядя Ефрем! Смотрите! Дядя Ефрем! Людмила Петровна, всплеснув руками, шлепнулась в кресло.
— Друзья! — заговорил Ефрем. — Не задавайте никаких вопросов. Вернусь — расскажу. А пока вот что вам надо знать. Мойтесь, переодевайтесь, обедайте, вас позовут в столовую. А потом Ася и Маратик с Людмилой Петровной пойдут на концерт. Так надо.
— А я? — спросил Утяев.
— А ты, Шуткин, остаешься дома для связи. Ясно?
— Шутка, а не Шуткин, — поправил Утяев.
— Один черт. Ясно тебе, спрашиваю? — сказал экран.
— Ясно.
— И чтоб никаких вопросов. Строго наказываю. Ясно? — Все промолчали. — Ясно, Петровна?
— Ясно, Ефремушка. Ясно… Да ты ли это?
— Мать честная, а кто же еще? Принарядили малость. Вот и вся деревня. Хотя в нашей деревне все же лучше.
— Узнали, узнали тебя, Ефремушка! — воскликнул Утяев. — Не волнуйся. Все будет исполнено!
— Вот и ладно. До встречи… Директор банка вам передает привет. Особенно тебе, Ася. Слышишь?
— Слышу, — смущенно прошептала Ася. — Спасибо.
— Добро, ребятки! Действуйте! И выше носы! Ясно?
Изображение исчезло.
— Вот это да! — снова воскликнул Утяев. — Как говорится, прогресс!.. Директор банка передает привет.
— Что за директор? Миллионер?.. Уж не Асину ли душу закладывает наш Ефремушка? А?..
— Вот напасть! — шептала утонувшая в кресле Людмила Петровна.
— Волшебное зеркало! Волшебное зеркало! — хлопал в ладоши Маратик.
* * *
В этом грандиозном концертном зале с огромной сценой, роскошными креслами не было окон и не было люстр. Светился потолок. Он то походил на ночное темно-синее небо в ярких звездах, то вспыхивал вдруг ослепительным солнечным светом, и казалось, что живое солнце у тебя над головой, то загорался семицветной радугой, и нельзя было оторвать от этой красоты глаз.
— Вот невидаль! — Людмила Петровна шла по проходу вслед за Асей и Маратиком к своему первому ряду, куда им выдали билеты, и вздыхала, испуганная размерами зала и обилием света. — И зачем нам первый ряд? — говорила она.
Но вот они уселись, затихли голоса людей в зале, погасла радуга, и заколыхался занавес. Но он не раздвигался и не полз вверх, а с каждой секундой становился все прозрачнее и прозрачнее и вдруг исчез бесследно.
