Марина Васильевна уверяла, что в иной реальности она — койя, то есть жена великого инки и главная жрица Храма Луны. Каждый вечер она описывала Марку Донатовичу события, происходящие в городе Куско, где пятьсот лет назад, до испанского завоевания, находилось святилище лунной богини Мама-Килья. Иногда жена с легкостью переходила на иное наречие. Специалист по империи инков, послушав магнитофонную запись, сказал, что, судя по ряду признаков, это архаичный вариант языка кечуа.
Этот брак для Зиц-Коровина было совмещением очень полезного с очень приятным.
Во-первых (это если о полезности), доктор аккуратнейше собирал этот уникальный материал, готовясь со временем произвести сенсацию в мире науки. Возможно, даже двух наук — психиатрической и исторической.
Приятность же составляли сами рассказы. О канувшей в Лету «стране Тауантинсуйу» Марина Васильевна рассказывала невероятно увлекательные вещи. Например, о священном храме, куда непосвященным запрещалось попадать под страхом лютой смерти. Об интригах при дворе великого инки. О светлокожем чужаке, спустившемся в долину с той стороны, откуда восходит солнце. Аномальная и при этом неиссякаемая фантазия супруги порождала такие удивительные истории — заслушаешься. Зиц-Коровин ощущал себя калифом, слух которого еженощно услаждают «дозволенные речи» Шахерезады.
Нервировало лишь одно. Иногда Марина Васильевна, вообще-то дама малонаблюдательная и апатичная, вдруг как бы встряхивалась и, схватив мужа за плечо, грозно говорила: «Не вздумай мне изменить! Иначе рабы Святилища вырвут тебе сердце». Тут Марку Донатовичу, конечно, делалось немножко не по себе.
С. 188 — Ей было поручено заманить Николаса в больницу. Выходит, Аркадий Сергеевич уже тогда знал о существовании Фандорина. Откуда?
См. примечание к с. 101 тома 1.
С. 201 — Чуть покачнувшись, он подошел к дивану, где полулежало тело Марка Донатовича.
Наверное, все-таки, следует рассказать про последние минуты доктора Зиц-Коровина.
— Кого ты изображаешь сегодня? — спросил Марк Донатович, когда дверь вместо Олега открыло диковинное существо в собачьей маске и красном кимоно. — Войти можно?
Пациент молча посторонился.
С жизнерадостной улыбкой (а у самого в кармане палец на тревожной кнопке) главврач вошел в «палату» и поежился. Ему всегда делалось не по себе в этом нелепом помещении, набитом мудреной техникой и детскими игрушками. Наверное, предчувствовал что-то, на уровне подсознания.
— Слушай, — легким тоном начал Коровин, оборачиваясь к ряженому. — Что мне в голову пришло. Вот ты плохо спишь. А если тебе сделать укольчик сомналгина? Новейшее средство, совершенно безопасное. Только что из Англии прислали.
По дороге сюда, в процедурной, он захватил заряженный шприц — разумеется, не со снотворным, а с особым препаратом, временно подавляющим волю. Необходимейшее средство, если нужно получить откровенные ответы от трудного пациента. Жаль, к покойному Морозову нельзя было применить — сердчишко не выдержало бы.
— Ну как, уколемся? Ночью будешь спать, как младенец, — прожурчал Коровин и мысленно прибавил: «Сейчас, голубчик, ты мне всю правду расскажешь».
Из-под песьей маски на него смотрели два немигающих глаза.
— Хорошо. Только сначала я вам один коан расскажу. В книжке недавно прочитал.
— Что расскажешь? — не расслышал Марк Донатович.
— Коан. Дзэнский. Вы присядьте пока. Олег показал на диван. Сам сел напротив, на краешек стола. Его руки были спрятаны в рукава кимоно.
— Перед тем как присоединиться к сонму бодхисатв, учитель Нонсэн говорил с учениками, сам еще не зная, что эта беседа последняя.
«Что нужно сделать, дабы лучше видеть?» — спросил Нонсэн.
«Выколоть себе глаза», — ответил первый ученик Сёдзю.
Учитель наградил его цветком лотоса.
«Что нужно сделать, дабы лучше слышать?» — тогда вопросил он.
«Заткнуть уши», — быстро сказал второй ученик Сондзю и получил удар бамбуковой палкой.
Сёдзю же без единого слова упал в траву и слился с землей.
Нонсэн снова дал ему цветок и задал последний вопрос:
«Человек съел плод, внутри которого зародыш проказы. Кто кого съел?»
Сондзю не осмелился открыть рот, а Сёдзю, заплакав, молвил:
