«И ведь как я думал, так все и произошло!» – присвистнул он восхищенно. В уме, конечно. Вся Пашина жизнь теперь происходила в уме. И еще немного в тактильных ощущениях. Он теперь стал ярко выраженным кинестетиком, он мог, например, почувствовать, что к нему прикасаются. Держат за руку, переворачивают, делают укол. Ощущения были слабыми, эхообразными, но, когда это происходило, Павел изо всех сил старался подать хоть какой-то знак, маленький сигнал SOS, выпустить сигнальную ракету. Но что он мог – ничего! И он падал духом, когда понимал, что, кто бы там ни был рядом с ним, он сам теперь живет в зазеркалье, из которого никак не достучаться до такой близкой и совершенно недоступной реальности.
«Лучше бы я умер! – думал он. – Что это за кома, черт возьми, если я не могу в нее толком провалиться. Какой-то кошмар».
«Но ты жив, а Степанов – нет», – ответил ему низкий голос в его же голове. Павел усмехнулся. Вот, уже разговариваю с самим собой. Приятно поговорить с умным человеком.
«А я вовсе не уверен, что Степанов умер», – капризно возразил Павел самому себе.
«Ты уверен, – ответил голос. – Ты помнишь, как раздался удар?»
«Да-да, не надо. Я все помню, – вздохнул он, отмахиваясь от воспоминаний. – Но еще неизвестно, что лучше. Разве можно то, что стало со мной, считать удачей?»
«Ты жив, и ты знаешь – почему», – ответил голос со всей невозмутимостью, на которую только был способен голос, порожденный его же, Павловым, сознанием.
«И почему?»
«Ты знаешь», – повторил голос. Павел помолчал (оказывается, мысленно тоже можно помолчать). Потом вздохнул и подумал, что да, он действительно знает, почему он остался жив. Однако теперь он не уверен, что рад этому. Да, он боялся смерти, а еще больше неизвестности, которая маячила перед ним все эти годы. Но теперь он знал, что это не лучший выход из положения – лежать вот так, пока тебя, возможно, бросает жена, когда твой ребенок живет, не зная тебя, и ты не можешь его увидеть. Что в этом хорошего? Может быть, было бы лучше тоже шарахнуться о столб и, все – длинная линия на мониторе? Павел лежал и размышлял, и чем больше он думал, тем больше понимал, что никак не может, сколько ни старайся, найти в себе хоть крошечную каплю сил, чтобы порадоваться тому, что он оказался жив. Нет, это не благо – это и есть наказание, хуже которого нельзя придумать ничего.
Утверждение 9
Каждый должен выполнять свой долг
(_______ баллов)
Жанна не любила глубоко погружаться в личные взаимоотношения с родственниками пациентов, какими бы симпатичными они ни казались. Известное дело, что в практике каждого врача, особенно хирурга, что имело место в Жаннином случае, случаются всякие неприятные вещи. Бывает даже и так, что пациент, как ты его ни режь, сколько послеоперационных мероприятий ни проводи, а все ж таки исхитряется да и отбрасывает коньки. Никакой совести и уважения к чужому труду! И надо выходить к людям со скорбным лицом, кивать, вздыхать, причмокивать и говорить:
– Мы сделали все, что могли.
– Но как же, доктор?.. – будут спрашивать они.
– Да, да. Медицина оказалась бессильна. Мне очень жаль.
А после этого нужно спокойно идти себе в ординаторскую и пить чай. Может быть, даже травить анекдоты. Потому что доктор – он тоже человек и на работе ему требуется время, чтобы расслабиться и почувствовать себя живым. Иначе это будет не жизнь, а одна сплошная многопрофильная областная больница.
Но что ты сделаешь, если уже успела подружиться, предположим, с братом усопшего. Или не усопшего, но старательно саботирующего все медицинские усилия пациента. И ты, к примеру, должна сообщить родственнику, что пора забирать несознательного больного восвояси, ибо родимое государство сделать для него уже больше ничего не может. И не хочет. Представила? И вот тут ты уже не можешь пойти в ординаторскую пить чай и печатать истории болезней. Потому что тот самый брат (внук, муж, сват) уже сидит в твоей ординаторской и рыдает в три ручья. И просит сделать хоть что-нибудь. А ты уже привыкла к нему, симпатизируешь и даже, через слово, случайно называешь его Ёжиком. Нет, это не вариант. Жанна крайне отрицательно относилась к неуставным отношениям с родственниками пациентов. И это были не просто слова, а очень конкретные дела. Вот уже много лет на все вопросы со стороны близких пациентам людей о том, что она, к примеру, делает вечером после дежурства и любит ли она, как вариант, сухой мартини, Жанна стабильно отвечала, что после дежурства она садится на метлу и улетает в ночное небо на промысел. Потому что это она днем – врач, а ночью – дух бестелесный, ищущий жертву среди человечества. А пьет она только кровь младенцев. Поэтому теперь перед Жанной стоял мучительнейший вопрос, традиционный для Руси-матушки: что делать?! Больше месяца Жанна провозилась с по-прежнему пребывающим в коме Светловым, и особенных прогнозов на его чудесное выздоровление не было. То есть что там особенных – никаких не было.
