Теперь он загадал, что если число шагов до кресла от двери кабинета будет делиться на три без остатка, то он вылечится, а если же не будет делиться, то нет. Шагов было 26, но он сделал маленький шажок и ровно на 27-ом подошел к столу». Этот третий член суда — человек разделявший левые взгляды и читавший запрещенные статьи. Гадание его, разумеется, совершенно безлично[38].
Безличная mana — это всеобъемлющая матрица, из которой возникают позднее религиозные образы-духи.
К приятию идеи mana можно подойти и другим путем, восходящим. Как известно, у множества народов в расцвете анимизма существует одновременно с духами и хозяевами вещей какое-то странное представление о верховном существе, о боге-творце, стоящем над миром. Христианские миссионеры раньше считали это представление остатком древнейшего единобожия. Люди научного образа мысли оспаривали существование такого божества, но факты, подтверждающие это, слишком многочисленны. Спор этот продолжается и теперь с неослабным упорством. Например, редкий номер английского трехмесячника «Folklore» не содержит статьи об «отце», о «творце», о «вседержителе», или о чем-нибудь в этом роде.
Некоторые из новейших ученых пытались найти естественное об’яснение этим фактам, но все это остается лишь в области дедукций и догадок. Так, А. Ланг говорит: «Коль скоро человек стал творцом вещей под воздействием культуры, он может составить себе идею о всеобщем творце вещей»[39].
Профессор Леуба старается найти для вышнего бога «особый и независимый источник», — и точно также говорит: «Вышний бог по преимуществу Творец»[40].
Другие исследователи проводят параллели социологического свойства. «Почему бы вождь богов не мог естественно преобразиться из вождя людей»[41].
Все эти рассуждения однако слишком рассудочны и прямолинейны. Религиозные идеи не возникают путем рассуждений ни в первобытное время, ни также и теперь.
Первобытный человек не строит силлогизмов о творце вещей. Что касается «вождя богов» и «вождя людей», то вообще первобытная общественная организация слишком несовершенна, чтобы влиять на идеи и представления людей.
При более подробном и внимательном рассмотрении оказывается, что это центральное верховное божество первобытных людей сильно отличается от активного бога монотеистов, в особенности же от семитического настойчивого бога Иеговы-Аллаха. Верховное божество первобытных людей — это существо довольно странное, пассивное и вялое, живущее где-то высоко на крайнем пределе небес, недоступное человеку. Оно не имеет никакого интереса к земле и к человеческим делам. Божество это — старинное «от начала времен», «от первых дней творения», но в настоящее время оно как бы удалилось от дел. Этот бог вечно почиет от трудов. Этот бог, так сказать, одряхлевший, ущербленный, отставной. В одном из сибирских рассказов Короленки выдвинуто такое представление об ущербленном боге, свойственное русским поселенцам на Лене, полувыродившимся и совершенно одичавшим. «Старенький, стар, а все мало-мало делами правит».
Формула эта, однако, не русская, а инородческая, очевидно, заимствованная русскими.
Даже и в сотворении мира центральный бог принимал какое-то пассивное участие. Точный перевод его имени на многих языках есть не «творец», а «тот, кто побудил мир сотвориться». Дальнейшее приведение мира в порядок принадлежит не творцу, а другому мироустроителю, более активному, божественному герою-посреднику, прародителю людей, зачинателю культуры, главному и первому изобретателю.
Дальнейшее развитие этого круга идей привело у одних народов к дуализму, к двубожию, причем один бог представляется верховным и благим, но пассивным, а другой бог — подчиненным, активным и злым.
У других народов развитие тех же идей привело к превращению бога № 2 в особого посредника между творцом и людьми, с бесчисленными вариантами, от греческого полубога Прометея до христианского богочеловека Христа.
Факты, относящиеся к различным моментам этого развития, поражают многочисленностью.
Так, например, верховное божество якутов Урюн-Айы-Тойон — «светлый творец господин» обитает на седьмом или даже на девятом небе, далеко от людей. «Послав часть своих детей на землю жить, он перестал интересоваться их судьбой и совсем не вмешивается в дела людей по собственному почину и также не любит, когда к нему являются с докукой. Однажды ему доложили, что явилась с земли его дочь ходатайствовать о брате, попавшем в беду. Он чрезвычайно рассердился и между прочим сказал: „Когда я спускал их на землю, я не говорил им: „приходите назад!“ Если они распложаются, пусть распложаются. Если умирают, пусть пропадут“»
