Эй, прячьтесь! - страница 9
Эту историю он выдумал по дороге домой и теперь рассказал с такими подробностями, что даже мама поверила. А Расяле, скрестив на животе руки, с упреком качала головой.
– Врун! Врун! – накинулась она на Гедрюса, как только мама унесла чистить его пиджак. – Врун, врунишка, завирушка!
– Замолчи! – прикрикнул на нее Гедрюс. – Ничего ты не знаешь!
– Знаю! Знаю!.. – дразнила сестричка. – У тебя чернила синие, а пиджак в зеленых, вот!
– Еще чего!.. – сказал Гедрюс, щупая ухо. – Ничего ты не знаешь.
– А кто тебе шею расцарапал?.. А где твои очки? С кем подрался, а? – не отставала она. – Не скажешь? Хорошо… Вот я сейчас пойду и маме скажу.
Что поделаешь, пришлось ей все рассказать и попросить, чтобы никому ни-ни.
– Прежде всего, – сказал он, – надо, хоть лопни, отыскать очки.
– Завтра возьмем Кудлатика и пойдем втроем искать, – пообещала Расяле. – Только ты мне никогда-никогда не лги, ладно?
Рано утром, когда солнышко, едва приоткрыв глаза, сонно оглядело росистые просеки, Дилидон выстроил гномов на поваленной сосне для переклички.
– Дайнис!
– Тут! – отозвался знаменитый поэт и художник. Он вставал и ложился вместе с солнцем. По утрам, пока птицы щебетали, он раскрашивал яйца в гнездах, а по вечерам сочинял песни для своего отряда.
– Мураш! Где Мураш?
– Я здесь, здесь! – закричал тот. Он сидел верхом на ящерице.
– Бульбук!
– Есть!
– Как ты стоишь? Встань прямо, – пожурил его Дилидон.
Бульбук был настоящий силач и каждую свободную минутку делал гимнастику. Теперь он изогнулся так, что голова торчала меж ног, а в руках, за спиной, держал крупную шишку.
– Мудрик! – продолжал перекличку Дилидон.
– Я тут, – скромно откликнулся ученый, захлопнув книгу.
– Оюшка!
– Есть! Кончаю прическу одуванчику. Извольте взглянуть – последний крик моды! Вместо желтого шара шапка из серебристого пуха! – Оюшка был большой мастер, но и хвастунишка не меньший. Впрочем, кто лишен слабостей?
– Живилёк!
Тот, как всегда, был занят не тем, чем надо: выпрашивал у огромного шмеля капельку меда. Но скупой шмель только жужжал и притворялся, что не понимает.
– Живилёк! – еще раз окликнул командир.
– Угу! – отозвался лакомка и начал карабкаться на поваленный ствол. Выстроившись, гномы повернулись к солнцу и спели короткий утренний гимн:
Потом командир велел устроиться поудобней и пояснил, для чего они собрались здесь.
– Как вам известно, – начал он, – дом Расяле и Гедрюса постигла беда. Сгорело много всякого добра, а главное – пострадал наш добрый друг, о котором я еще скажу позже. Отвечай, Живилёк, тебе известно, отчего вспыхнул пожар?
Живилёк стоял, потупясь, и шелушил какое-то семечко.
– Мы тебя спрашиваем, как возник пожар? – повторил Дилидон.
– Дом загорелся, вот и возник… – негромко ответил гном, пытаясь раскусить зернышко.
– А кто подговорил Расяле разжечь костер в комоде? Кто показал, где спички спрятаны?
– Показал-то я, но я думал, что картошку она в плите будет печь…
– Вот что, Живилёк, – серьезно сказал Дилидон, – ты уже не маленький, пора и за дело приниматься. Возьмешь стремянку, кисть и пойдешь раскрашивать грибам шляпки.
– Ой-ой-оюшки, только бы он не выкрасил мухоморы под боровики! – заволновался парикмахер.
– Дайнис научит, чем что красить!
– Мне бы больше хотелось яйца расписывать, – робко попросил Живилёк.
– Будешь, будешь, – пообещал Дайнис, – когда с грибами управишься.
По правде говоря, Живилёк ждал наказания пострашнее. Красить грибы – все-таки ремесло. «Учение – свет», – как говорит Мудрик, который вечно сидит, зарывшись в книги.
Хоть Живилёк сам и не устраивал пожара, но вообще-то он любил смотреть на огонь и не раз нашептывал Расяле, что огонь – живой, иногда веселый, иногда угрюмый. Вот, скажем, когда дрова сырые, огонь даже пищит, плачет – он так хочет все согреть, быть добрым ко всем…
И вот к чему привели легкомысленные сказочки Живилька. Как же теперь вознаградить Гедрюса, который чуть было не ослеп на пожаре?
– Мало и без того забот, так еще одна прибавилась… – говорил Дилидон. – Гедрюс и Микас – лучшие друзья – ссорятся между собой, дерутся, а до нас им и дела нет. Вокруг птицы щебечут, прямо из-под ног вылетают пестрые бабочки – а им хоть бы что!.. В гномов больше не верят, вот в чем беда!
