Злой, побагровевший от зависти, он тяжело дышал, продолжая с жаром рассуждать:
— Этого нам не хватало… Вот посмотрите, как они теперь раздуются от гордости… К ним и сейчас-то на кривой кобыле не подъедешь, а уж когда начнут ворочать американскими долларами, то все здесь приберут к рукам, это в нашем-то порту, на земле, которая называется румынской.
— Напрасно кипятитесь, господин Тудораки! Нам действительно не сравниться с греками в торговых делах. Народ они древний, отшлифованный тысячелетиями, — возражал Петрэкел Петрашку, красивый мужчина с военной выправкой и напомаженными белокурыми усами. Последний отпрыск одного из древнейших боярских родов средней Молдовы, он стал начальником полиции, выйдя в отставку в чине лейтенанта после знаменитой забастовки кавалерийских офицеров при Жаке Лаховари, как говорил он сам. Злые же языки утверждали, что Петрашку пришлось покинуть полк после скандала, ставшего знаменитым в истории румынской армии: он был «застигнут на месте преступления с женой высшего офицера». Прирожденный аристократ с изящными манерами, отлично говорящий по-французски, обворожительный с прекрасным полом, ловкий и обходительный, Петрэкел снискал себе симпатии всех независимо от национальности и даже пользовался благоволением Дунайской комиссии, что было необычайной редкостью. Его слабостью, как заявлял он, улыбаясь, был господин Тудораки, которого своими шуточками он приводил просто в отчаяние.
— Разве вы не видите, что вся сила греков сосредоточена не у них на родине, а за ее пределами, за границей. Их богачи живут в Стамбуле, Каире, Марселе, Лондоне, в Америке…
— А разве в нашей бедной Румынии не то же самое? Я, можно сказать, чистокровный румын, а меня грабят в моей родной стране… А они явились неведомо откуда и гребут денежки… Браво, это мне нравится, — красный от ярости, прохрипел начальник таможни.
Но Петрэкел не сдавался.
— Должен заметить, что греки в своем роде правы, когда утверждают, что они были первыми жителями данных берегов. Разве вы забыли про путешествие аргонавтов, искавших где-то здесь золотое руно?
— Откуда вы извлекли эту сказку? И откуда вам известно, что эти самые аргонавты были греками? — прервал его уязвленный начальник таможни, вытирая пот со лба тонким шелковым платком, взятым как образец из тюка, задержанного на таможне.
Когда спор был в самом разгаре, появился комендант порта, словно специально для того, чтобы распутать историю с аргонавтами, о которых таможенник ничего не слыхал со времен гимназии, когда учился в родном городе Фэлтичень.
— Добро пожаловать, капитан! Как человек начитанный и бывалый, разъясните нам всю эту историю с золотым руном.
Комендант порта, свежевыбритый, одетый с ног до головы во все белое, смахнул со стула пыль носовым платком и с обворожительной улыбкой сел за «капитанский столик». Гордый тем, что может показать свою эрудицию, он начал объяснять, как в древности добывали золото в реках и как промывали его на овечьих шкурах.
— По правде говоря, — заключил он, — аргонавты были пиратами, как и все греческие герои, воспетые античными поэтами. Впервые эта страна стала известна миру, когда они явились грабить берега Черного моря и Дуная.
— Вот-вот! — торжествующе вскочил господин Тудораки. — Значит, пираты, морские разбойники! А я что говорил? Браво! Теперь мне все ясно. Благодарю, именно это мне и хотелось узнать. Разве греки не самый жульнический народ в мире?
* * *
За столиком в глубине кофейни подсчитывали родственников Николы Марулиса. Их оказалось очень много, чуть ли не половина всего населения порта. Кто не был родственником, тот, уж во всяком случае, был другом или земляком. Среди всех двоюродных братьев, племянников и кумовьев самым бедным, самым нищим был двоюродный брат Ахилл Ксидиас, прозванный Арапом за толстые, вывороченные губы, на которые даже страшно было смотреть.
Страстный картежник, он опустился до того, что стал носильщиком при почтовом пароходе, таскал на своей спине чемоданы путешественников от пассажирской пристани в гостиницу напротив. На этот раз Ахилл, чисто одетый, в белой рубашке, повязанный голубым шейным платком (к воротничкам он никогда так и не смог привыкнуть), переходил от столика к столику и со слезами на глазах, облизывая свои толстые губы, рассказывал различные истории из жизни двоюродного брата Николаки, которого он любил, как родного брата. Впрочем, многие старики доказывали, что они давнишние, чуть ли не с юношеских лет, друзья Николы Марулиса. Несколько земляков трогательно утверждали, что помнят его с детских лет, с тех пор, как они вместе бегали в одну школу еще на родине, на острове Хиосе.
