Короче, привалило ему чертовское счастье.
Доброволец! Прямо из окопов! Боевое ранение!!! Чего еще он мог себе пожелать?
И ничего не болит…
Заботливо перевязанный, он покачивается на носилках, потом его выгружают в полевом госпитале.
Откуда здесь столько раненых?
Только теперь Дональд вспоминает артиллерийский оркестр, добравшийся чуть ли не до самого их окопа.
Значит, это его жатва. Как мало было нужно, чтобы и он, Дональд, попал в эту мясорубку!
Выходит, он может добавить к своим воинским заслугам и участие в драматической бойне, жертвы которой сейчас окружают его со всех сторон. Здесь он воочию видит подлинное лицо войны.
В тот момент, когда его положили близ главного входа в полевой лазарет, сюда прибыли два транспорта с соседнего участка фронта, из окопов, находившихся рядом с китченеровцами. Значит, так мог выглядеть и он?
Перед его взором дефилировали бесконечные ряды носилок, больничных или наскоро изготовленных из парусины и жердей, и на них полный набор многообразно изувеченных тел — от легко подстреленных… до тяжело раненных… Были тут и развороченные человеческие останки, которые чудом донесли сюда свое последнее дыхание. А здесь все это переложили или просто сбросили на лазаретные койки, и рядом с ними, и под них, и в узких коридорах, и снаружи на землю, красную от крови и чавкающую багровой грязью, а от операционных столов и опустевших — только на миг — коек навстречу этому потоку бежали солдаты-носильщики с переброшенными через плечо мертвыми, с ведрами, наполненными отрезанными руками и ногами, кусками мяса и внутренностями, — и все это распространяло густой сладковатый запах, смешанный со стонами, криками и проклятьями.
Нет. Дон действительно может сказать, что ему повезло.
Короче: он получил свою пулю в нужный момент и больше не будет об этом думать. Теперь он благосклонно вручит себя силам, которые в конце концов обязаны (!) как можно осторожнее и заботливее доставить его в объятия Бетси.
Но получилось это не так скоро, как надеялся и — главное — как того хотел Гарвей.
Перевязки, заключения врачей, из полевого лазарета в тыловой госпиталь, из госпиталя в центральный сборный пункт в Кале… Дональда с этим примиряет только то, что все проволочки не отнимают ни дня из положенных ему на поправку — так черным по белому написано в бумажке, которую он хранит на груди, и подтверждено медицинским диагнозом.
Рана не болит. Собственно, не болит она с самого начала. Только шевелить плечом не разрешают. Да и зачем ему? Обнимать он может и одной рукой.
В один прекрасный день цепь причин и следствий наконец привела к благополучному завершению, и Дональд Гарвей уже на собственных ногах поднялся по сходням на палубу туристского парохода «Икар», переоборудованного в госпитальное судно. В час, предопределенный судьбой, пароход отчалит, за несколько часов пересечет канал и пристанет в Дувре, в Англии, дома… Дома! А там уже будет его встречать Бетси!
Гарвей не знает, отчего он так в этом уверен. Его отъезд из Англии, задержка с отправкой на фронт, краткое пребывание на поле боя — по крайней мере теперь, когда Гарвей оглядывался назад, время, проведенное в окопах, казалось ему кратким, — затем мыканье по лазаретам… все это сделало невозможной регулярную переписку с Бетси. Но даже если почта с родины могла его не найти, то, он был уверен, хоть часть его писем дошла, а если и нет, Бетси сама должна почувствовать, что он, Дональд, наконец возвращается, уже плывет к ней, с каждым мгновением все ближе и ближе…
Правда, пока что он не плывет, поскольку «Икар» все еще стоит на якоре у мола. Пока что Гарвей должен довольствоваться тем, что он наконец-то на палубе английского парохода, и если все разумно взвесить, то, собственно, он уже сейчас на английской территории. Несколько миль туда или сюда дела не меняют.
Так что…
Так что можно считать — он уже дома; вот только руками не дотянуться до шеи Бетси. Но все равно никто и ничто уже не сможет помешать их свиданию.
А потом в их распоряжении будут четыре недели.
Целых четыре недели! В представлении Дональда они были равны бесконечности.
