Европа от Карла Великого до Крестовых походов. Общество. Культура. Религия - страница 29
Наказание строго определено обычаем, по крайней мере в недворянских судах. Убийцу обезглавливают, вора вешают, душегубца сажают на кол и потом вешают. Женщин, вместо того чтобы вешать, зарывают живыми в землю. Если преступник умер, то казнят его труп, если бежал — его изображение. С самоубийцей поступают как с убийцей самого себя. Животное, которое убило человека, вешают или зарывают живым.
Кутюм. Средневековое общество не знает никакого другого правила, кроме кутюма (обычая). Оно плохо усваивает закон, установленный законодательной властью. В тех редких случаях, когда государь чувствовал необходимость изменить обычай, он делал это лишь после того, как созывал всю знать страны и спрашивал ее совета.
В разных странах кутюмы различны. «Во всем королевстве, — говорит Бомануар, — нельзя было бы найти двух кастелянств, где во всех случаях применялись бы одни и те же кутюмы».
Они различны для дворян, горожан, духовных и крестьян; и это еще больше заставляет уважать кутюм, потому что он составляет частную собственность (привилегию) каждого класса. Он не изложен на бумаге: он основывается на прецедентах, сохраняющихся в памяти живых. Когда его хотят определить, то производят следствие и каждый излагает то, что на его памяти делали в аналогичных случаях. Для средневекового человека справедливое — то, что всегда делалось, — «добрый обычай»; несправедливое — новшество (nouvelle). Каждое поколение старается подражать предыдущему и прогрессирует только по незнанию или необходимости. Последствием этого уважения ко всему, что установлено, является наследственность, которая в Средние века простирается не только на собственность, но и на всякое приобретенное положение: сын естественно занимает место своего отца.
Рыцарская мораль. Нравы феодального рыцарства вносят в это общество, которое кутюм сделал неподвижным, беспрестанную смуту. Рыцарская мораль основывается на началах, расходящихся с кутюмом и противоречащих друг другу. Феодальная (вернее — вассальная) мораль предписывает рыцарю соблюдать клятву верности своим товарищам, своему сеньору и вассалу. Законом по преимуществу является верность; лоялен (loyal, legalis) тот, кто сохраняет верность; лояльность есть верность своему слову; честный человек (le preux, probus) — вместе и верен, и храбр. Между людьми, связанными верностью, не должно быть ссор; так и понимается дело в Chansons de gestes (например, в «Renaud de Montauban», где герой, будучи вынужден сражаться со своим сеньором, старается не причинить ему вреда, или в «Raoul de Cambrai», где Бернье остается верен своему сеньору Раулю, который поступил с ним дурно). По строгой логике, если возникает несогласие между вассалом и его сеньором или даже между вассалами одного и того же сеньора, они должны передать дело на решение сеньориального суда, составленного из пэров вассала; так говорят и теоретики феодального права, составившие Иерусалимские ассизы. Во имя верности вассал может заклинать (conjurer) сеньора оказать ему правосудие; сеньор может требовать (semondre) своего человека к себе на суд (venir faire droit). Творить суд сеньор предоставляет своим людям; он должен быть «уравновешенным весами для исполнения того, что решил суд». Таким образом, всякий дворянин может получить суд равных себе и обязан подчиняться их приговору.
Но, с другой стороны, идеал рыцаря — сильный и смелый воин, Карл Великий псевдотюрпиновской хроники, который «одним ударом меча разрубает воина на коне и в доспехах, от макушки донизу вместе с лошадью», который «без труда разгибает зараз четыре подковы», «поднимает до головы рыцаря в доспехах, стоящего на его руке», «съедает за обедом четверть барана, или двух кур, или гуся». Такой человек никогда не отступает и никого не боится. Поэтому он и дорожит своей репутацией: «Лучше умереть, чем быть названным трусом».
И чтобы не заслужить имени труса, рыцарь способен на всякое насилие. Его правило жизни — честь (слово новое, не знакомое древним), чувство, состоящее из гордости и тщеславия, руководящее дворянством Европы до конца XVIII столетия. Честь обязывает рыцаря не допускать ничего, что, по его мнению, кем-либо в мире может быть понято как отступление. На практике это чувство обращается в обязанность драться со всяким, кто оспаривает у него какое-нибудь право, на которое он претендует.
