Ромкин растерянно хлопал глазами, держа в руках бутылки с минеральной водой.
Как добрался до сто восьмидесятого полка Евграфьев без оружия, вечером, в темноте, как ему удалось пройти через КПП, спуститься вниз, миновать темный и враждебный кишлак, где можно было бесследно пропасть навеки, просочиться через советские посты, откуда открывали стрельбу солдаты без предупреждения по малейшей подозрительной тени, - загадка.
Евграфьев появился в комнате Люськи в тот момент, когда майор с покрасневшим и потным лицом нависал над столом, упираясь на него рукой. В другой он крепко держал стакан с водкой.
Магнитофон орал во всю мощь импортных динамиков. Веселые, скачущие звуки носились по комнате. Сигаретный дым туманом опадал на стол, где в беспорядке валялись вилки, куски ломаного хлеба, длинные стебли лука, мятые дольки помидоров. К тарелкам белыми комками прилипла остывшая картошка.
Крепко сбитая, похожая на толкательницу ядра, Люська хохотала. Митрич пытался что-то сказать, но не мог перекричать смех. И его неудачные попытки лишь прибавляли оживление всеобщему веселью. Груди у смешливой Люськи колебались так, что, казалось, вот-вот ударят ее в подбородок.
Евграфьев молча стоял на пороге и смотрел на радостные пьяные лица, которые медленно оборачивались в его сторону. Смех, клокоча, постепенно стихал, переходя в отдельные всхлипы. Взвизгнув, осекся магнитофон. Наступила тишина.
В мутно-красных глазках Митрича заплескался страх.
- Да-а-а, - грустно выдавил майор, придавая лицу соответствующее выражение. - Леху, вот, поминаем.
Тут же поняв, что сказал совсем не то, Митрич заторопился:
- Проходи, проходи, Миша. Водки выпьем. За Леху! За то, чтобы он там... Да... Судьба видно... Все бывает... Вот и я думаю... Вдруг... бац... а завтра... наша пуля.
За столом дружно закачали головами, как бы подтверждая мудрость слов майора о внезапной смерти: ведь опасность всех их - начальника финансовой службы, начальника столовой, начальника котельной - стережет на каждом шагу.
- Давай выпьем! - Митрич поднял стакан, - Леху помянем.
Возле Евграфьева уже стоял начфин в тельняшке десантника и подносил стакан, до края наполненный водкой. Финансиста пошатывало. Жидкость выплескивалась и текла по его пальцам.
Офицер протянул руку. Страх в глазах Митрича начал угасать.
Все встали. Евграфьев шагнул к столу. Все расступились, отводя место лейтенанту. Все были сосредоточены и серьезны.
- Ну, - сказал Митрич чуть ли не со слезой в голосе и начал запрокидывать голову назад.
В этот момент Евграфьев плеснул водку в лицо майору.
Люська завизжала и отскочила в сторону. Этот крик разрушил мгновенное замешательство, и мужики со всех сторон навалились на недвижимо стоящего лейтенанта.
Его повалили на пол. Евграфьев не сопротивлялся, и ему с силой выкручивали руки за спину.
- Карманы смотрите! - подрагивал поодаль от каши-малы, образовавшейся на полу, Митрич. - Может, граната там? Или пистолет?
Оружия у Евграфьева не нашли.
Потом лейтенанта били. Особенно усердствовал Митрич.
Евграфьеву было больно. Он пытался вырваться, но его держали цепко. А Митрич, скинув с ног тапочки, уверенно садил лейтенанту по ребрам, почкам, печени, приговаривая: "Поминки, собака, обгадил! Его же боец, его, а он вот как - харк нам в рожи. Это он не мне, это он всем нам, ребята, в морду плюнул! Ни черта святого нет!"
Люська на коленях ползала подле Евграфьева, клоками тянула волосы из его головы и преданно смотрела на Митрича.
Потом лейтенанта поволокли на улицу. Иногда, сквозь боль, наполнявшую тело все больше и больше, он улавливал отрывочные фразы...
- Дежурному доложить?
- Охренел?
- Козел сопливый!
- Застучит?
- Ха-ха-ха! Кому? Сам себя? Старшего офицера бил. В нетрезвом состоянии. Он что - дурак - под трибунал?
- Водку в пасть лили?
- Да!
- Запах есть? Понюхай!
- Гы-гы! Ха-ха! Да он сам косой! Че нюхать?
- Цыц, дурак!
- Дышит?
- Ще как. Он здоровее нас. Ха-ха-ха!
- Че, если очухается, автомат возьмет, вернется?
- Нет, - голос Митрича трезво-расчетлив. - У него здесь друзей нет. Да и он не такой. Он у нас ... интеллигентный.
