– Смотрите, как он обрабатывает вечеринку – вылитый адвокат! Да-а, Эйден, давненько не виделись. Ты уже с меня ростом, и когда это твой старикан разрешил тебе ходить с такими патлами? Не к лицу мужчине прятать глаза. – Он помахал между нами пальцем. – Представишь Марка кое-кому? Или самому не терпится захапать все престижные стажировки, обогнав приятеля, а?
– Как твое ничего, Донован? – спросил Марк.
В академии мы оба учились в десятом, но в последний раз Марк со мной здоровался на обязательном зачете по плаванию в сентябре. Назвать нас приятелями можно было разве что в шутку. Как капитану команды пловцов, ему пришлось приветствовать нас одного за другим, когда мы прыгали в воду и доказывали, что можем проплыть до бортика и обратно, не утонув. Я же считал его человеком из бронзы: натуральный цвет кожи у Марка круглый год был янтарно-смуглый, а плотная шапка кудрявых волос никогда не казалась ни отросшей, ни стриженой. Мы вместе ходили в воскресную школу, но уже в средних классах общались, только когда наши отцы заставляли наши семьи встречаться за обедом, то есть давным-давно, еще до того, как мой родитель ушел из компании и открыл свою фирму.
– Марк тут кое с кем пообщается, – продолжал Майк. – Без этого никак нельзя. Здесь не просто вечеринка, а ярмарка вакансий, – бросил он сыну.
– Пап, я знаю.
– Все зависит от того, как смотреть на вещи, мальчики. Надо во всем видеть лишнюю возможность. – Майк ткнул меня в грудь.
Марк посмотрел на меня, на отца и снова на меня.
– Может, Эйден покажет мне дом? – Майк взял Марка повыше локтя. – Carpe diem, – отозвался Марк, – я понял. Но можно мне просто пообщаться с Эйденом? Было бы круто.
– Я покажу ему обстановку, – предложил я как можно хладнокровнее.
Марк попытался вырваться из папашиной хватки, но Майк не отпускал.
– Главное – целеустремленность. Зевать будем в другом месте. Цель, цель, цель. Увидел, что нужно – подошел и хапнул, черт возьми. – Он улыбнулся и подтянул поближе и меня, так что мы с Марком оказались прижатыми друг к другу. Изо рта у Майка пахло креветками. – Правильно я говорю? – спросил он.
– А как же, – отозвался я.
Марк благодарно улыбнулся. Майк пихнул сына к кружку мужчин у камина. Хотя те расступились, освобождая ему место, Марк отчего-то искал меня глазами. Взгляд этих удивительно светлых голубых глаз красноречиво молил: «Вытащи меня отсюда!» А я как-то не привык, чтобы на меня смотрели с мольбой о помощи. Но вскоре Марк вынужденно приступил к упражнению, которое и я десятки раз исполнял на вечеринках матери, – стал отбарабанивать резюме, и с этой секунды его уже было не спасти.
Снимите маски, сказал бы я не только Майку, но и многим в нашей академии. Снимите большие, пластмассовые, погано улыбающиеся личины, в которых вы с ноги открываете любую дверь. Мне тоже случается общаться с ровесниками, когда дискуссионный или шахматный клуб собирается за обедом у кого-нибудь дома или когда мы болеем с трибуны на матче по хоккею на траве и футболу. Я слушаю, как другие разговаривают между собой – можно подумать, уверенность родилась раньше их. Никто никогда не скажет: «Я не знаю» или «Я боюсь»; они ведут себя так, будто маски – их настоящие лица и они прекрасно проживут со своей самонадеянностью, искренне полагая, что никто больше им не нужен. Как там называется стих Джона Донна, который мы читали на уроке Вайнстейна? «Человек – не остров»? Ну, это не про нас. Мы – проклятый социальный архипелаг, называющий себя обществом. Почему мне кажется, что только я живу в кошмаре? Ведь я точно знаю, что на самом деле их тоже мучает страх. Я видел его осенью на лицах учащихся нашей академии, когда в одно солнечное ясное утро, в четверг, мы начали бояться самолетов и слова «джихад». С того дня страх стал нашим образом жизни – и у детей, и у взрослых, без разницы. Я слышал, как педагоги тихо переговаривались между собой: «Ну что я могу сказать этим детям? Я тоже боюсь!» Так почему мне кажется, будто я один ищу стабильности, нормальной жизни, того, кто способен остановить лавину вранья и пообещать мне, что
