— Верно ли, что апостолы не симпатизировали Иуде?
— Ничего подобного: в жизни они действовали как сплоченная команда. И только Иоанн постоянно цеплялся к Искариоту, желая завуалировать свою тайную любовь к нему. В текстах же канонических Евангелий прослеживается тенденция предвзятого отношения к Иуде. Это не случайно: в Новом Завете ни в коем случае не должно было прозвучать сочувственных ноток в адрес Искариота — он же, по официальной версии, — предатель Христа, поэтому о нем с самого начала и говорят как о предателе. Впрочем, Матфей выражает долю сочувствия к нему, рассказывая о его раскаянии.
— Большое спасибо, Кассе, я вполне удовлетворен работой вашей команды. Жду от вас счетов и… текста книги, которая будет издана на средства нашего фонда.
— А могу я спросить наконец, при ком сформирован этот ваш фонд?
— Ваша версия?
— Неужели при Церкви Иуды?
Блейк загадочно улыбнулся, его молчание можно было принять за согласие… Или он не расслышал то, что я сказал ему? Или не захотел сказать правды?
Часть лирико-ностальгическая, последняя
Вот и закончено еще одно расследование. Все мы, оставшаяся после него в Париже троица: я, Софи и Жерар — ощущаем дикую эмоциональную усталость и измотанность.
Ко всему добавляется еще беспокойство за наших друзей, оставшихся в катакомбах под Каиром. Вернутся ли они к нам, и если да, то что это будут за люди? Трудно сказать, ведь и мы здорово изменились за время нашей работы. Что же тогда произойдет с теми, кто взялся перекроить себя, по-видимому, решив отказаться от всех стереотипов и архетипов собственного сознания? Время покажет, время всех вылечит.
Я очень рад за Софи и Жерара, хотя немного завидую им. Может быть, я чего-то не увидел в ней, может быть, упустил свое счастье? Но это я говорю скорее для проформы: слыханное ли дело вот так, просто и не заливаясь слезами, отпускать на все четыре стороны свою подружку, да еще и с лучшим другом? Должно быть, теперь мы станем дружить домами; можно будет заходить к ним, курить, пить кофе, а потом идти к себе — и Софи будет вытряхивать пепельницы и мыть чашки, а я не услышу ее ворчания — к тому времени я уже разлягусь дома перед телевизором. Или с книжкой. Или сам буду писать очередную книжку…
Но сначала отойду от этой. Мне вспоминается рисунок Жерара, который тот сделал, когда ему было лет восемь. В школе нас попросили нарисовать богатыря-победителя, вот мы и изгалялись кто во что горазд: в шлемах и доспехах наши воины сияли улыбками олимпийских чемпионов. А вот у Жерара победитель был совсем не такой: он одиноко стоял посреди чистого пространства, растопырив руки, с которых капала кровь. А в глазах его была усталость и тоска. Он всех победил, он всем доказал, что он — главный, самый-самый сильный… Только вот дальше что?
Что дальше? — спрашиваю я себя. Хочется хандрить, пить бренди, не высовываться из дому, не отвечать на телефонные звонки. И в первую очередь не общаться с прессой! Я знаю, это пройдет, потому что, как говаривал старина Екклезиаст, все проходит. А русский поэт Бунин в таких случаях говорил: «Я камин затоплю, буду пить… Хорошо бы собаку купить».
До встречи! Пошел обсыхать и чистить перья. Ждите новостей о грядущих подвигах и поисках агентства СофиТ.
