– Человеку нужно чуять болезнь, – сказал он. – Многие болезни распознаются по запаху.
– Значит, ты лечишь не только сломанных людей?
– Сращивать переломы и ровнять бороды, – спокойно поправил Эдгар. – Ещё стричь ногти. С Божьей помощью я умею властвовать над сращиванием костей. Некоторые прочие болезни можно только опознать. Но это работа для настоящих лекарей.
– Тех, что в университетах, – кивнула девочка. – В Болонье и Са…
– Не встречался с ними, – перебил Эдгар, – и вовек бы не встречался. О, потопы и вулканы Содома! Да поможет Бог им и тем, чья плоть под их ножами.
Задали работу челюстям и девочка, не умея во время еды усидеть на месте, принялась сочинять историю. Прошло некоторое время, прежде чем она поняла, что рассказывает её своему спутнику вслух. Так происходило со многими сказками: они возникали так, будто их надул в одно из ушей Евы ветер, а потом проливались во внешний мир. И слышал их кто-нибудь или нет – в сущности, не важно.
– Жила одна маленькая девочка, которую забрал к себе домой великан. Он проходил через их деревню и случайно наступил на дом её родителей. Выжила только малышка. И великан сказал: «забирайся ко мне на ступню, я повезу тебя к себе. Будешь жить у меня высоко в горах и не знать ни в чём нужды»…
Она прервалась, чтобы посмотреть, как бегает по траве ветерок, и, обнаружив, что великан прислушивается, склонив голову на бок, спросила:
– Ты любишь сказки?
– Сказки? Что такое? Мне никогда их не рассказывали, – пробурчал цирюльник. Жевал он тщательно, приподнимая похожие на рыбьи жабры краешки рта, и тогда Ева видела жёлтые зубы, точно запрятанные где-то в недрах земли окаменелости.
– Я люблю. В сказках всё не так, как на самом деле. Можно за один вечер побывать далеко-далеко от дома.
– Мир очень большой, – заметил Эдгар. – Кто-то ездит по свету уже несколько десятков лет и до сих пор не видел его края. Британия – вот загадочная и великая страна, страна, где на сушу, бывает, выползают кракены. Иные, такие как я (кажется, упоминание о себе было для Эдгара, словно зубная боль), не были на востоке и в землях, полных песка. Такие земли, говорят, есть.
Ева догадывалась, что люди, которых великан прячет, вводя в рассказ загадочного «кого-то» – на самом деле он и есть. Она засмеялась, тыча в Эдгара пальцем.
– Ты стал очень разговорчивый.
– Есть одно, что хочу только сказать – продолжал он, стеснённо двигая локтями, – любой сказ кончается, и начинается то, что вокруг. То, что вокруг, будет описано в сказочных книгах в монастырях, ими будут кормить, как птенцов, простые люди. Где-то есть все эти маленькие человечки, и птицы с головами людей, и косматые оранжевые звери…
– Конечно есть! – подвела итог этому странному разговору Ева. – В тебе, например, течёт кровь великанов.
– Хотел бы покопаться в их нутрях, – пробормотал Эдгар, снова играясь с мимикой, изгибая черты лица то так, то этак. Кажется, все его желания, в конце концов, сводились к тому, чтобы поковыряться в чьей-нибудь плоти. – Посмотреть, как они устроены, все эти сказочные звери.
– Я знаю, как они устроены, – сказала девочка. – Например, у василиска тело петуха и змеиная голова. У него две лапы о четырёх пальцах каждая, два крыла, змеиный хвост, чешуя и перья, а сколько у него глаз, никто не знает, потому что едва в них заглянешь – и можешь прощаться с жизнью…
Великан вспыхнул добродушной ухмылкой, но Еве отчего-то казалось, что она не имеет к тому, что окружает этого странного человека, точнее, человечище, ничего общего. Эдгар улыбался каким-то своим мечтаниям, а если б она, скажем, ущипнула его за бок, от улыбки не останется и следа. Эдгар её боялся.
– А ты знаешь, как устроены изнутри обычные звери? – негромко, чтобы не побеспокоить грёзы великана, сказала Ева.
– Стечётся время, звёзды сойдутся, и ты увидишь, – сказал цирюльник, и вовремя спохватился. – Но путь твой, искра от костра – лететь в монастырь и служить Господу, как завещали предки…
– Они ничего не завещали. Они просто спихнули меня долой с глаз, – сказала девочка, внутренне сочась обидой. Эдгар, увлечённый какой-то внутренней мыслью, пропустил слова Евы мимо ушей. Губы его шевелились, виски подёргивались, в горле клокотали молитвы. Он взгромоздился на передвижной насест, как престарелый, больной, но всё ещё гордый орёл, который знал, что тень от размаха его крыльев способна укрывать собой целые поля. Осёл как будто привстал на цыпочки, готовый по первому же знаку рвануть вперёд. Эдгар заговорил, и речь его была, точно проповедь:
