Шатер, сотканный из миллиардов снежинок, надежно отгородил женщину и Брюхо от остальных тварей. От огня и от верного Бразара. Они остались втроем: Орвар, Гаруса и мирно спящий ребенок.
Чужаки, застрявшие в лесу в ночь, когда мир сходит с ума.
— Ты знал, что я захочу уединиться, — заметила нигири. — Ты слишком быстро построил шатер.
— Ты умная женщина, — в тон ей отозвался толстяк. — Ты все просчитала.
— У меня нет сил, чтобы драться, вот и приходится думать.
— А если бы были силы — дралась?
— Да, — твердо ответила колдунья.
— Почему? — Впервые за много-много веков Орвар позабыл, что должен жевать. Подался вперед, не спуская с женщины напряженного взгляда. — Почему?
— Почему? — Гаруса усмехнулась. — Вот почему.
* * *
— Убить проклятую тварь!
— Смерть выродку!
Проявившееся в воде будущее покинуло плошку, выросло, заполонило комнату. Она стояла среди толпы и птицей парила над ней. Она видела всех сразу и каждого по отдельности. Одновременно. Она слышала их крики, их пронзительные голоса: и мужчин, и женщин. Она видела их глаза. И она чувствовала их эмоции. Ярость, ненависть, злоба и… страх. Страх вел их вперед. Не ярость, не ненависть, не злоба, а именно страх. Он делал их яростными и злыми, он заставлял ненавидеть и придавал сил.
— Пожалуйста… не надо…
Растрепанная молодая женщина не могла плакать — слезы закончились. Не могла кричать — сорвала голос. У нее не было сил вырываться из рук мужчин, что стояли рядом. Она могла лишь умолять.
— Прошу вас… пожалуйста…
— Ты знаешь закон, Хельга, — мрачно произнес помощник королевского прокурора. — Твоей вины нет, тебе ничего не грозит.
— Я прошу не за себя.
— Ты не должна просить.
— Я не могу.
— А мы не можем ничего сделать без твоего согласия.
— Можете!
— Но тогда ты ответишь вместе с ним.
— Нет! — Это крикнул стоящий в первом ряду пожилой мужчина в дорогом камзоле.
Директор королевской труппы.
И Хельга и помощник прокурора одновременно посмотрели на него.
— Олав, он же ни в чем не виноват, — прошептала Хельга.
Мужчина сначала отвел взгляд в сторону, даже голову опустил, а потому получилось не в сторону, а вниз и вбок, словно пытался стряхнуть с себя ее мольбу. Но потом неожиданно вскинул подбородок, и в его глазах вспыхнула уверенность. А еще — ярость, ненависть и злоба. Все, что подарил ему страх.
— Ты знаешь закон, Хельга! Мы должны так поступить.
— Он ни в чем не виноват, — прошептала женщина.
Она не знала, что еще сказать.
Олав не отозвался. Но продолжил уверенно смотреть на Хельгу, и его взгляд передавал ей ярость, ненависть и злобу. Передавал ей страх. Страх всей толпы и его, Олава, страх. И это было хуже всего. Хельга была готова драться со всеми, но не с ним. Только не с ним!
— Он виноват. — Очень-очень медленно произнес мужчина. — Таков закон, Хельга, он виноват.
И ее плечи опустились.
Помощник королевского прокурора хотел что-то добавить, но понял, что не время. Промолчал.
Олав вытер рукавом появившиеся на глазах слезы и твердо произнес:
— Он виноват.
Это было последнее. Хельга словно очнулась. Из ее глаз исчезли и ярость, и злоба, и страх. Взгляд потускнел, стал покорным.
— Да, — прошептала девушка. — Он виноват.
Толпа взвыла. Олав снова опустил голову. Помощник прокурора вздохнул и громко объявил:
— А теперь, люди, сделаем то, что велит закон!
* * *
— Я умею видеть будущее, — вздохнула Гаруса. — Через два месяца малыш совершит свое первое чудо и человеки поймут, что у него есть магический дар. И убьют его. — Поправилась: — Убили бы. Через два месяца.
— Если бы ты не вмешалась.
— Да. Если бы я не вмешалась.
Орвар с легким удивлением посмотрел на зажатый в руке окорок, но в пасть его не потянул. Не хотелось. Ничего не хотелось. Перевел взгляд на женщину и негромко сказал:
— Знаешь, мне приходится есть одно только мясо. День за днем, век за веком. Иногда хочется овощей, хочется попробовать, каковы они на вкус, но мне нельзя. Я должен есть мясо. Я не могу нарушить ход вещей. Я, Орвар Большое Брюхо, Повелитель Кладбищ, тот, кто останется в конце всего, почти равный древним богам — я не могу нарушить ход вещей. А ты, слабая, жалкая, неумелая колдунья, — можешь.
