— Нимб не давит? — ехидно осведомилась Сандра, поневоле, однако, заражаясь его энтузиазмом. — И не смей называть меня крошкой. Хватит с меня и Финча.
— Хорошо, дылда.
— Бад, ты все-таки прелесть! На тебя невозможно долго дуться.
— Ага, призналась! Сидела здесь, умирала от зависти и лапкой трясла, как брезгливая кошка. «Фи, как он унижается, как прогибается, гадость, гадость!»
Сандра не удержалась и прыснула. Бад вдруг посерьезнел. Глаза потемнели, брови сдвинулись в ниточку.
— Вот что я тебе скажу, Финч, только не перебивай. Мы с тобой журналисты. Нам платят, чтобы мы сообщали людям то, что они хотят услышать. А чтобы они услышали то, что слышать не хотят, платим мы, и подчас дорого. Чтобы быть услышанным, нужно имя, и за это я готов ползать перед кем угодно. Ты поняла меня?
У Сандры комок встал в горле, глаза защипало от подступивших слез. Ведь Бад говорит о ее отце. Александр Финчли тоже хотел сообщить людям что-то такое, что не предназначалось для их ушей, и заплатил за это жизнью.
— Бад, мой отец…
— Дамы и господа, друзья, — раздался в динамиках хрипловатый голос Мекки-Ножа. — Пауза слишком затянулась. Займите свои места и пристегните ремни. Самое время поразмышлять о любви. Мне тут пришла в голову одна композиция. Я назвал ее «Делла».
— Умница! — шепнул Сандре Бад.
Мекки присел к синтезатору, пробежал пальцами по клавишам. И полилась мелодия, нежная, переливистая, странная, из тех, что проникают прямо в сердце. Чистая, как первое объяснение в любви. Чародей Мекки. Сандра с трудом оторвала от него взгляд и посмотрела в зал. На лицах людей появилось что-то новое, не замеченное ею прежде, словно раздвинулись невидимые шторки, и на поверхность вышла красота, надежно запрятанная от посторонних глаз, оттого и не запачканная ничем.
Мекки взял последний аккорд, который долго еще летал под сводами зала. Никто не пошевелился, не вздохнул.
— Уап! — рявкнул Мекки. — Твистанем-ка на манер пятидесятых!
И он врубил такую оглушительную музыку, что у Сандры уши заложило. Народ ринулся на площадку. Сандра вцепилась в стул, чтобы ее не смели страждущие «твистануть».
Из круговерти танцующих вынырнула высокая фигура, туго затянутая во что-то кислотное, желто-зеленое, вот-вот переломится в талии. На гладко выбритой голове около уха извивалась вытатуированная черная змейка.
— Снуки! — ахнула Сандра. — Убила, наповал.
Снуки была манекенщицей, любимицей авангардных модельеров вроде Теда Димаджо. Экстравагантная, неутомимая экспериментаторша, она воплощала собой сумасбродный дух девяностых. Рэйв-культура, кислота и Снуки удачно нашли друг друга.
Снуки присела за столик и скосила на Сандру подведенный до самых висков желтым и оттого кажущийся клоунским глаз.
— Привет, птенчики! Как вам мой новый и-имидж?
— Отпад! — простонал Бад. — Удар ниже пояса.
— Я не нарочно метила в это место, Бад, — кокетливо пропела Снуки. — Оно тебе еще пригодится. Или ты безнадежен?
— Проверим?
— В другой раз. Где ты выкопала этот костюмчик, Финч? Не иначе в бабушкином сундуке. Там еще много осталось?
— На мой век хватит.
— Эй! — Снуки просигналила официантке. — «Отвертку» мне! И пожелтее! Пью только то, что подходит по цвету, — пояснила она Сандре. — И не вздумай мне железяку приносить!
— О чем речь? — осведомился Бад.
— Мекки сострил в прошлый раз. Заказываю «Отвертку», а мне на подносе суют штуковину эту железную. Народ рыдал.
— Девочки, я вас оставлю на минутку, — сказал Бад, вставая.
— Иди, иди, не соскучимся. — Снуки отпустила его королевским жестом. — Но не возбухай, если место будет уже занято.
Сандру давно не коробила подобная манера изъясняться. Привыкла. Кроме того, грязные забористые словечки в исполнении Снуки звучали естественно и совсем не вульгарно. А может быть, сама она была так виртуозно вульгарна, что вульгарность ее воспринималась как стиль. «И-имидж», иначе говоря. Сандра так выражаться не умела и не пыталась научиться.
Снуки занялась принесенной официанткой «Отверткой» — коктейлем из водки с апельсиновым соком. Соломинка так и норовила выскользнуть из немыслимо длинных ногтей, выкрашенных золотым лаком. Вскоре поединок наскучил Снуки, и, вытащив соломинку, она отхлебнула прямо из бокала.
