Искренне ваши
„Уорд, Локк и К°“
30 октября 1886 г.».
Предложение было не слишком привлекательное, и даже я, несмотря на свою бедность, задумался. Колебания были вызваны не столько скромным гонораром, сколько длительной отсрочкой, потому что эта книга проложила бы мне путь в литературе. Однако, пав духом из-за частых разочарований, я смирился с тем, что лучше поздно, чем никогда. Поэтому я согласился, и моя книга вышла в 1887 году как «Рождественский ежегодник Битона». Для Уорда — Локка сделка обернулась поразительной прибылью: помимо рождественского номера, они выпустили еще несколько изданий и за тот же нищенский гонорар получили ценные права на экранизацию. Мне от их конторы не поступило больше ни пенса, и, хотя по случайности именно они проложили мне путь к успеху, не думаю, что обязан Уорду и Локку особой благодарностью.
Ждать публикации оставалось долго, а в голове у меня зрели большие замыслы, поэтому я решился подвергнуть свои силы полной проверке, для чего избрал жанр исторического романа. Мне казалось, это единственная возможность сочетать в книге известные литературные достоинства с динамичным приключенческим сюжетом, к которому понятным образом тяготел мой молодой и пылкий ум. Этими соображениями я вдохновлялся, сочиняя «Михея Кларка» — книгу, давшую мне выход на большую дорогу приключений.
Но увы, хотя книжечка о Холмсе разошлась и обеспечила мне некоторую долю комплиментарных отзывов, я как будто снова уперся в закрытую дверь. Первым с романом ознакомился Джеймс Пейн, и его письмо с отказом начиналось словами: «Как, Бога ради, вам пришло в голову тратить свое время и мозги на исторические романы?» После года работы услышать такое было неприятно. Потом последовал вердикт «Бентли»: «По нашему мнению, роману недостает того, что является необходимым украшением книги, а именно увлекательности; поэтому мы не думаем, что он сделается популярен в библиотеках и вообще у читателей». Высказался в свой черед и «Блэквуд»: «Недостатки романа помешают его успеху. Шансы привлечь внимание публики недостаточно высоки, чтобы мы рискнули его издать». Прочие отзывы удручали еще больше. Я готовился уже отправить манускрипт в богадельню к его пострадавшему собрату «Гердлстону», но напоследок решил все же попытать счастья в издательстве «Лонгманз», где роман попал в руки Эндрю Лэнга, который его одобрил и рекомендовал принять. Именно Эндрю Пестровласому (как называл его Стивенсон) я и обязан своим настоящим дебютом, о чем никогда не забывал. Книга появилась в феврале 1889 года и, не имея оглушительного успеха, все же заслужила необычайно хорошие отзывы и продается без перерывов по сей день. Она стала первым краеугольным камнем моей какой-никакой литературной репутации.
Британская литература была тогда в Соединенных Штатах в большой моде по той простой причине, что права не охранялись и за них не требовалось платить. Это не шло на пользу британским авторам, но американским — тем более, потому что им приходилось выдерживать суровую конкуренцию. Как обычно бывает, грехи государства в себе же заключали наказание; страдали не только ни в чем не повинные американские авторы, но и сами издатели: то, что принадлежит всем, практически не принадлежит никому, и стоило им выпустить приличное издание, как тут же появлялся дешевый вариант. Я видел одно из своих ранних американских изданий, напечатанное на бумаге, какую торговцы используют как оберточную. Впрочем, имелся, мне кажется, и один плюс: британский автор, не лишенный достоинств, быстро зарабатывал признание за океаном и впоследствии, после принятия Закона об авторском праве, располагал готовым кругом читателей. Моя книжка о Холмсе была встречена в Америке довольно благосклонно, и однажды я узнал, что в Лондон приехал сотрудник журнала «Липпинкоттс», который желает со мной встретиться и договориться о книге. Само собой, я предоставил своим пациентам выходной и поспешил на встречу.
Стоддарт, американец, оказался превосходным малым; за обедом присутствовали еще двое гостей. Это были ирландец Гилл, член парламента и очень интересный собеседник, и Оскар Уайльд, уже успевший прославиться как поборник эстетизма. Вечер принес мне истинное наслаждение. Уайльд поразил меня тем, что читал «Михея Кларка» и был о нем высокого мнения, поэтому я не чувствовал себя абсолютным чужаком. Беседа с ним произвела на меня неизгладимое впечатление. Возвышаясь над всеми нами, он умудрялся проявлять интерес к каждому нашему слову. Он показал себя человеком тактичным и деликатным: ведь если собеседник, сколь бы он ни был умен, любит превращать разговор в монолог, ему далеко до подлинного джентльмена. Уайльд не только давал, но и брал, но то, что он давал, было бесподобно. Он бывал удивительно точен в высказываниях, тонко приправлял их юмором и подкреплял свою речь сдержанной, свойственной только ему жестикуляцией. Воспроизвести это невозможно, но помню, как разговор зашел о войнах будущего и он, произнеся фразу: «С каждой стороны к пограничной линии двинется химик с бутылкой в руках», воздел руку и сделал строгое лицо, отчего описанная им гротескная сцена предстала перед нами как живая. Удачны и занимательны были и его анекдоты. Мы обсуждали циничную максиму, согласно которой удачи наших друзей вызывают у нас досаду. «Однажды дьявол шел по Ливийской пустыне, — начал Уайльд, — и набрел на мелких бесенят, которые мучили святого отшельника. Святой с легкостью отверг все искушения. Видя неудачу сотоварищей, дьявол выступил вперед, чтобы преподать им урок. „Топорная работа, — молвил он. — Позвольте-ка мне“. И прошептал на ухо святому: „Твой брат назначен епископом Александрийским“. Безмятежное лицо отшельника тут же перекосила злобная гримаса зависти. „Вот такие приемы, — заметил дьявол бесенятам, — я бы вам и порекомендовал“».
