Вся корреспонденция переправлялась на легких судах, которые, плавая вдоль берегов Романьи, укрывались в скалах у подножия Гаргано: по ночам оттуда к крепости отправлялись на лодках гонцы. Экипаж этих судов состоял из надежных людей, и из их-то числа дон Микеле отобрал подручных для своего предприятия.
В этот вечер, когда весь дворец огласился шумом и музыкой, Валентино сидел у себя за столом и, чтобы обмануть ожидание, просматривал при свете масляной лампы бумаги, которые ему за эти дни доставили гонцы. На нем был камзол, застегивающийся спереди на ряд маленьких пуговиц; грудь и рукава камзола, довольно узкие, были из черного атласа; поверх шли ленты из белого бархата, в четырех местах прикрепленные к рукавам кружками из того же материала. Расстегнутый ворот камзола открывал тончайшую стальную кольчугу, которую герцог постоянно носил под одеждой. Он часто одевался в этот костюм, и те, кто посещал галерею Боргезе в Риме, припомнят, что он изображен в нем и на портрете кисти Рафаэля. Несмотря на свое крепкое сложение, герцог временами жестоко страдал от золотухи, похожей на лишай, которая то скрывалась, тлея у него в крови, то высыпала на коже, в особенности на лице, и тогда смертельная бледность этого лица сменялась нервной краснотой и волдырями, из которых сочился гной. Омерзительное безобразие его в такие дни вызывало отвращение даже у людей, которые постоянно при нем находились. Никогда ни одна душа еще не облекалась в столь соответствующую ей форму. Из-за сидячей жизни, которую он вел в эти дни и которая столь противоречила его привычкам, а также из-за того, что стояла весна, золотуха высыпала с необыкновенной силой, более чем когда-либо обезобразив его черты и вызывая в нем необъяснимое и неутолимое бешенство, обычное последствие этого недуга.
Около десяти часов, когда в верхних залах начался бал, в дверь герцога слегка постучали, и в комнату вошел человек в темно-красных узких штанах, в плаще, доходящем до половины ляжек, с черным капюшоном, спадающим на глаза, с мечом, кинжалом и со свертком под мышкой. Валентино поднял голову; вошедший поклонился я, не произнося ни слова, положил на стол свой сверток. Герцог прикрыл сверток рукой и сказал посланцу:
- Сегодня ночью я отсюда уеду. Иди в самую дальнюю комнату, запрись там и, что бы ты ни услышал, не выходи, пока я не позову.
Человек вышел в дверь, находившуюся напротив той, в которую он вошел, и Чезаре Борджа, сняв с себя маленький кинжал, острый как бритва, перерезал алые шелковые шнурки, скреплявшие вместе с апостолическими печатями пергамент, на котором было написано письмо папы Александра. При этом из свертка на стол выкатился золотой шарик; увидев его, герцог вскочил на ноги, охваченный подозрением. Но затем, внимательно осмотрев печати и письмо, он успокоился и снова сел на место.
Нельзя сказать, что тревога Валентино была вызвана паническим страхом. Ведь в тот век существовало слишком много способов отравления. Случалось даже, что яд посылали в письме, дабы он немедленно оказал свое действие на адресата. Поэтому было вполне простительно, что вид предмета, столь неожиданно явившегося его взору, привел герцога в смятение, -ведь если существовал на свете человек, который прежде всего должен был ожидать самого худшего, то это был, конечно, он.
Письмо было написано шифром, ключ к которому имелся только у него самого и у папы; благодаря своему опыту Валентино без труда прочел его. Содержание письма было следующее.
Папа был запрошен исповедником христианнейшего короля, не заключит ли он с ним союз против католического короля, дабы изгнать последнего из Неаполитанского королевства. Одновременно посол предлагал объединить свои силы с силами церкви против Сиены и владений графа Джордано. Однако папа не счел за благо заключить эти соглашения, пока не узнает, чем кончились переговоры между Валентино и Гонсало.
Он получил от матери и от подруги кардинала Орсини денежную сумму и жемчужину поразительной красоты, похищенные во дворце на горе Джордано, когда этот дворец, после смерти герцога Гравина, Вителлоццо и Ливеротто да Фермо, был разграблен по приказанию папы.
