Роуз Бакмен нередко ставила меня в тупик.
— У мужчин руки должны быть сильные, как у негра, — сказала она однажды, глядя на меня прищуренными глазами.
С детства сильные люди рисовались мне в образе лесорубов, валивших лес под раскаленным солнцем, и я попытался заинтересовать Роуз Черным Энди, легендарным героем наших мест, который частенько фигурировал в рассказах моего отца. Черный Энди жил в Уилканнии и рубил лес для пароходов, плывших вверх по реке. Руки у него, говорил отец, были крепкие и сильные, как молоденькие эвкалипты.
Роуз это нисколько не заинтересовало.
— Расскажи эту сказку Малышу, — оборвала она меня.
Мы были одни на кухне, она готовила ужин, я сидел за столом в ожидании Артура.
Роуз явно была расстроена и раздражена. Дело в том, что в тот день уехал обратно в город Рональд Холл, окружной инспектор по охране скота и надзору за собаками, который прожил в гостинице целую неделю. Это был крупный, рыхлый человек, внешне безобидный, скорее, даже приятный, однако, заподозрив, что кто-то скептически относится к его прерогативам, он приходил в ярость.
— Может быть, я олух и ни черта не смыслю, — сказал он мне как-то, — но я не потерплю, чтобы на меня плевали. Если у кого-то заблудился скот, эти люди должны приходить ко мне, а не к членам совета и спрашивать меня, как им поступить. Мне известны все законы насчет бродячего скота. Членам совета они неизвестны. Значит, спрашивать нужно меня и слушать меня без разговоров.
У Рональда Холла было красное лицо и визгливый голос: о нем рассказывали, будто он нередко загонял в казенные загоны скот фермеров, которых недолюбливал.
Я слышал, как один фермер, рассказывая другому о повадках Холла, хвастал:
— Я сам загоню его коров!
— Прежде он загонит твоих, — предостерег его приятель.
— Моих он не загонит, мои всегда за загородкой.
— Ну брат, он сумеет их загнать, даже если они будут заперты у тебя в спальне!..
Холл объезжал свои участки верхом на гнедой лошади, а гостиница была его штаб-квартирой. Возвращался он обычно около пяти часов дня. Если он опаздывал, Роуз выходила на парадное крыльцо и стояла, глядя на дорогу. Седрик Труэй следил за ней из дверей бара.
— Он ведь поехал только на Вторую милю, ему пора б уже и вернуться! — Пропел он, когда Роуз проходила по коридору в кухню.
— Катись ко всем чертям! — огрызнулась Роуз.
Возвратившись в гостиницу, Холл обычно ставил лошадь в конюшню и, просунув голову в дверь кухни, шептал:
— Договорились на вечер?
Роуз подходила к нему вплотную и говорила:
— В восемь. — Быстро оглядывалась, нет ли кого в коридоре, и, ткнув его под ребро, добавляла: — Не напивайся!
В назначенный час они исчезали вместе.
Но он уехал обратно в город.
— Послушай, — спросила меня Роуз. — Ты любишь гулять?
— Не очень, — признался я. — Хорошо гулять в зарослях, там, где земля ровная и нет загородок.
— А сколько ты можешь пройти?
— Прошел как-то четыре мили, но устал так, что с ног валился.
— Я хожу гулять каждый вечер, — сообщила она. — Люблю пройтись.
Эти слова удивили меня. Никогда бы не подумал, что эта женщина любит прогулки. У меня мелькнула мысль, что я судил о ней неверно, что в глубине ее души, живет любовь к зарослям, к природе, любовь, о которой я и не подозревал.
— Хорошо гулять ночью, — с чувством воскликнул я. — Особенно в такие лунные ночи, как сегодня.
Говоря это, я думал об опоссумах и коалах[4], которых мог бы увидеть, о том, как хорошо стоять молча под деревом и слушать.
— Я хожу только до кузницы, — уточнила Роуз.
Ветхое строение кузницы, с широко открытой дверью и земляным полом, стояло у подножия холма. На стенах висели подковы. Горн с огромными кожаными мехами возвышался около наковальни. Стальные щипцы и тяжелые молоты были разбросаны повсюду, стояли прислоненные к бочке с водой, в которую кузнец погружал раскаленные докрасна подковы. В углу лежало сено, припасенное на случай, если кто-нибудь оставит на ночь лошадь. Ночью кузница пустовала. Выбор такого места для ночных прогулок показался мне странным.
— А зачем вы туда ходите? — спросил я с удивлением.
— Там никого нет, — ответила она, и мягкая, вкрадчивая нота прозвучала в ее голосе.
