Ванде потребовалось шестьдесят лет, чтобы установить связь между отчужденностью ее матери и смертью Гейл и понять, что ее холодность не относилась лично к ней. Всю жизнь она прожила, ненавидя свою мать и обвиняя ее в том, что та не дала ей всей необходимой любви. Когда она наконец осознала всю силу боли матери, вдруг поднялась посредине сессии, взяла сумку и сказала: «Мне надо домой. У меня нет времени. Моей маме восемьдесят пять, и я должна сказать ей, что люблю ее».
Тревога, как следствие ранней разлуки с матерью
Дженнифер было два года, когда однажды ночью к ним в дом пришли люди. Сначала она услышала, как мать ахнула, а затем увидела, что она упала на пол, рыдая. Пришедшие сообщили ей, что ее муж, отец Дженнифер, был убит в результате взрыва на карьере. Мать Дженнифер стала вдовой в двадцать шесть лет. Это была первая ночь, когда она не уложила Дженнифер в постель, не поцеловала в лобик перед сном и не убаюкала.
С той ночи все переменилось. Дженнифер и ее четырехлетнего брата увезли к тете на несколько недель, потому что их мать была практически парализована горем. Иногда она приезжала навестить детей. Дженнифер всегда бросалась навстречу ей, но скоро ей начало казаться, как будто место мамы заняла какая-то незнакомка. У женщины, которая нагибалась, чтобы обнять ее, было красное, одутловатое лицо, которое Дженнифер не узнавала. Оно пугало ее. Когда руки матери смыкались вокруг нее, Дженнифер застывала. Она хотела сказать маме, как она напугана, и в два года уже понимала, что с ее мамой что-то произошло. Мама стала хрупкой, она не могла дать многого. Прошли годы, прежде чем Дженнифер смогла все это вспомнить.
Первая паническая атака случилась у Дженнифер в двадцать шесть лет. Она ехала домой на метро после успешной презентации на работе. Внезапно ее зрение стало нечетким, словно она смотрела сквозь толщу воды. Уши заложило, начало тошнить и напал страх. Все ощущения были настолько новыми для нее, что она подумала, будто у нее удар. Ее как бы сковало параличом, она чувствовала себя настолько беспомощной, что даже не могла позвать на помощь.
Следующий подобный приступ случился неделей позже, прямо перед ее презентацией. А еще неделей позже – во время похода в магазин. К концу месяца подобные приступы стали ежедневными.
Если бы Дженнифер могла слышать свой ключевой язык, она обратила бы внимание на фразы: «Я не смогу сквозь это пройти»; «Я все потеряла»; «Я осталась совсем одна»; «Мне не удастся»; «Они меня отвергнут».
Когда ей удалось повернуться лицом к своим страхам, это было уже полпути к победе.
Дженнифер начала вспоминать другие случаи в жизни, когда она чувствовала себя беспомощной и парализованной. Хотя с матерью они были близки, Дженнифер описывала ее как хрупкую, одинокую, нуждающуюся в заботе, милую и любящую. По мере того как проговаривала эти слова, она начала приближаться к тому, какой беспомощной себя чувствовала в детстве, стараясь облегчить горе матери. Невозможная для маленькой девочки задача утешить мать в горе послужила причиной того, что Дженнифер стала чувствовать себя одинокой и незащищенной, боясь не справиться с обстоятельствами.
Связав панические атаки с детством, Дженнифер смогла определить источник своей тревоги. Как только начинался приступ паники, она теперь могла унять его, напоминая себе, что все это – лишь страхи маленькой девочки. Как только она определила эти чувства внутри себя, то взяла под контроль приступы нарастающей тревоги. Дженнифер научилась медленно и глубоко дышать, фокусируясь при этом на тревожных ощущениях в груди. Она также научилась говорить слова, успокаивающие маленькую девочку внутри ее. Она глубоко вдыхала и говорила: «Я здесь для тебя, и я позабочусь о тебе. Ты больше никогда не будешь один на один с этими чувствами. Ты можешь доверять мне, со мной ты будешь в безопасности». Чем дольше Дженнифер практиковалась, тем больше росла в ней уверенность в том, что она способна позаботиться о себе.
Трихотилломания – «Разделенные на корню»
В течение шестнадцати лет Келли вырывала себе волосы на голове, выщипывала все брови и ресницы. Она носила накладные ресницы, рисовала брови и зачесывала волосы так, чтобы скрыть залысины. Выдергивание волос (трихотилломания) было ежевечерним ритуалом. Каждый вечер, около 21.00, она уединялась в своей комнате, обуреваемая тревожными чувствами. Ее руки, «чтобы чем-то заняться», не унимались, пока не выдергивали значительное количество волос. «Это успокаивает меня, – сказала она. – Это как освобождение».
