Недекларативная память, также называемая имплицитной, сенсомоторной или процедурной, оперирует без сознательного размышления. Она позволяет нам неосознанно, автоматически вызывать в памяти то, чему мы уже обучились. Например, при езде на велосипеде мы не думаем о последовательности действий, необходимых для того, чтобы двигаться вперед. Память об умении делать это настолько впечатана в нас, что достаточно просто запрыгнуть на велосипед и начать крутить педали, не разбивая весь процесс на отдельные шаги. Указанные виды памяти порой не так просто объяснить словами.
Как дети из сказки, мы могли зайти слишком далеко в лес своих страхов и уже не помним, где наш дом. Вместо того чтобы найти подсказки в словах, мы налегаем на лекарства, находим утешение в еде, сигаретах, сексе, алкоголе или пытаемся отвлечься бессмысленными занятиями. Однако, как мы знаем по собственному опыту, все эти пути – тупиковые. Они никогда не приведут нас туда, куда нам нужно.
Травматический опыт чаще всего записывается в имплицитной (недекларативной) памяти. Когда событие становится настолько непереносимым, что теряются слова, то мы не можем точно записать, или «задекларировать», его в памяти в виде истории, так как для этого требуется язык. Словно поток невиданной силы ворвался одновременно через все окна и двери. В моменты опасности мы не останавливаемся на какое-то время, чтобы облечь свой опыт в слова. Мы просто бежим из дома.
В отсутствие слов у нас нет полного доступа к воспоминаниям о событии. Фрагменты опыта остаются безымянными и исчезают из виду. Потерянные и непоименованные, они становятся частью бессознательного.
Бездонный резервуар бессознательного содержит не только травматические воспоминания, но и не нашедший своего разрешения психологический опыт наших предков. В общем бессознательном мы как бы заново проживаем фрагменты памяти ушедших родственников, объявляя их своими собственными.
Хотя исследования на мышах, о которых говорилось выше, дают некоторое представление о том, как травмирующий опыт передается последующим поколениям, нет окончательного понимания того механизма, как такая передача происходит у людей. Все же, хотя и нет точной уверенности, как именно незаконченные дела и проблемы предков приживаются в нас, когда мы осознанно устанавливаем с ними связь, то испытываем облегчение.
Недекларированный язык: когда исчезают слова
Есть два очень важных момента времени, когда мы не в состоянии использовать слова для описания своего опыта. Первый относится к детству до двух-трехлетнего возраста, когда центры языка в мозгу еще не вполне оформились. А второй возникает во время переживания травматического эпизода, когда функции памяти подавляются и мы не в состоянии правильно обрабатывать информацию.
Бессель ван дер Колк описывает это так: когда функции памяти подавлены, эмоционально значимая информация минует лобные доли головного мозга и остается неназванной и неорганизованной с помощью слов или языка. Без языка опыт часто остается «незадекларированным» и, скорее всего, будет записан фрагментарно, то есть как отдельные части воспоминаний, телесных ощущений, образов и эмоций. Язык позволяет облечь опыт в форму истории. Когда есть история, нам легче вновь обратиться к этому опыту – даже к травме – без переживания всей сумятицы, связанной с ним.
В отсутствие слов у нас нет полного доступа к воспоминаниям о событии. Фрагменты опыта остаются безымянными и исчезают из виду. Потерянные и непоименованные, они становятся частью бессознательного.
Несмотря на то что язык, пожалуй, первое, что исчезает под влиянием сокрушительного события, он не теряется до конца. Он просачивается в бессознательное и выходит на поверхность в самые неожиданные моменты и обычно так, что мы не можем его игнорировать. Психолог Энни Рождерс об этом говорит: «Бессознательное настаивает, повторяет снова и практически выламывает дверь, лишь бы быть услышанным. Единственный способ услышать его – перестать ему что-то навязывать (в основном в виде собственных идей) и послушать нечто невыразимое словами, которое есть во всем: в разговорах, действиях, в снах и в теле» (
