В посылках из дома передавали иголки и нитки. Мы развлекались тем, что отрывали пуговицы и снова пришивали их.
Передавать продукты, разумеется, запрещалось. Исключение составляли важные особы и те, кто согласился служить у немцев. Зато их околпачивали: продержав несколько дней в тюрьме, выпускали лишь после уплаты крупной суммы.
На наши деньги мы могли купить раз в неделю пачку сигарет, дюжину спичек и ежедневно – бутылку пива и нацистскую газету.
Нацистские газеты мы покупали потому, что только из них могли узнать о военных событиях. Пиво покупали все. Наполеон брал четыре бутылки в неделю. Но сам он пиво не пил, а отдавал его нам по воскресеньям. Этот добрый малый оставлял ежедневно по маленькому кусочку хлеба, а в воскресенье отдавал мне, как самому младшему.
– Твой старик – грубый человек,- начал Габардин.
– Отвечай, что делал твой отец в вашей бандитской группе, – сказал Бос.
– Он не имеет к нашему делу никакого отношения, – ответил я.
– Ах так? – воскликнул Бос и слегка усмехнулся.- За что же мы тогда взяли его?
Я потерял самообладание и сорвавшимся голосом крикнул:
– Он тут ни при чем!
– Роберт Мастере прятался в твоем доме.
– Отец не знал об этом. Он избил бы меня, если б узнал. У нас большой сад…
– Мастере ночевал не в саду.
– Я уже говорил вам. В саду есть маленький сарай, там он и ночевал. Я носил ему еду. Все это я вам уже рассказывал.
– И все же мы взяли твоего старика,- произнес Бос с издевкой.- Приведи его сюда.
Отца втолкнули в комнату. Редеющие волосы. Старомодный высокий воротничок. Как всегда, съехавший набок галстук. Багровое лицо. Видимо, его мучили. Может быть, и его водили в душ.
Мы с отцом никогда не были слишком сентиментальными в выражении своих чувств; и теперь только молча смотрели друг другу в глаза. Я заметил, какие широкие и сильные плечи все еще были у него. А он, наверное, заметил, как я исхудал в тюрьме.
Бос наблюдал, постукивая бамбуковым хлыстом по руке.
– Ну вот, старый и молодой мерзавцы вместе,- сказал он.
Я разозлился.
– Мой отец ничего не знает!
– Если он ничего не знает, то он старый дурак,- сказал Бос. – Он твой отец, а ты еще сопляк, значит, он отвечает за тебя и за все, что происходит в его доме.
– Мастерса не было в нашем доме, я уже говорил вам. Он прятался в саду и ночевал в сарае. Дело было летом. Отец ничего не знал.
И тут мой отец, мой старик, подошел ко мне. Он положил руку мне на плечо. Он был невысокого роста, но в тот момент он показался намного выше.
– Я знал все,- произнес он.- И я не препятствовал сыну.
«Идиотская гордость»,- подумал я. Но я гордился своим стариком. Никогда не чувствовал его своим отцом так, как в тот момент.
Наполеон питал ко мне слабость. Иногда он утешал меня – просто, как умел. Мне думается, он один догадывался, что происходит со мной по ночам.
– Ничего не бойся. У них все рассчитано. Они целятся прямо в сердце и убивают сразу, наповал. Ты даже не заметишь. Такие, как ты, попадают на небо, если оно есть. И никакого пастора-мофа для этого не требуется.
Он выдумывал самые нелепые истории:
– Каждую ночь я уползал из траншеи. Я брал с собой только бритву. Держал ее в зубах. Иначе я не мог бы ползти. Я добирался до немецких окопов и быстро перерезал глотки двоим-троим. Чирк…
При слове «чирк» он быстро проводил ногтем большого пальца по горлу и делал это с таким усердием, что на шее оставалась красная полоса.
На пасху Наполеон дал каждому из нас по кусочку хлеба. Он копил этот хлеб несколько недель.
– Ну вот, теперь и у вас счастливая пасха, – радовался он.
Когда его отправляли из тюрьмы в лагерь, он прошептал мне на ухо:
– Какое счастье, черт побери. Они не знают, как я перерезал глотки их солдатам.
Питание на Бегейненстраат было сносное.
Кусок хлеба утром – 225 граммов. Миска супа на обед. Миска супа на ужин. Днем мы обычно получали суп из свекольной ботвы – очевидно, использовались отходы с сахарного завода. Запах у него был вполне сносный, да и вкус тоже ничего. Вечером меню было разнообразнее. Иногда на ужин давали красную капусту – миску красной капусты, полувареной, и я был одним из немногих, кто не мог осилить эту миску, так как после пяти ложек от этого «блюда» начинало тошнить. Раз в неделю давали так называемый лягушачий суп – прозрачную массу, похожую на желе из лягушатины. Раз в неделю мы получали соевый суп, самый невкусный, но мы ждали его, так как он был самый питательный.
