Мы остались опять одни. Стали считать результаты возни... Среди нас не оказалось одного товарища, которого успели все-таки вытащить и, как мы потом узнали, посадить в карцер. На площадке лестницы не оказалось лампы... Оказалось, что особенно раздраженный на тюремного начальника Штольц бросил в него лампу...
Прошло еще часа два. Двор, окружавший башню, наполнился целым отрядом тюремных надзирателей. Солдат увели. Впереди надзирателей - жандармский офицер и товарищ прокурора рядом все с тем же начальником тюрьмы. Обсудив положение, мы, между тем, решили, что нет смысла продолжать сопротивление при таком неравенстве сил и надо войти в переговоры. Мы сами вышли во двор. Началось долгое объяснение... во время которого мы незаметно были окружены двойным кольцом конвоя... Объяснения привели к обещанию прокурора рассмотреть дело подробно и серьезно и удовлетворить нас. И закончил он свою речь обращением к надзирателю:
- Выводите каждого врозь!
Нас стали по списку вызывать и выводить со двора...
Пятеро оказались в карцерах, одиннадцать человек, в числе которых был и я, в одиночных камерах одной из башен, все остальные были переведены в общий корпус и помещены в отдельном коридоре с тремя большими камерами. Для каждого кровать, небольшие столики, табуретки.
Мы быстро освоились с новым положением, и нельзя сказать, чтобы мы плохо себя чувствовали в течение марта и апреля.
Ежедневно приводили к нам все новых и новых административных ссыльных со всех концов России. Мы всякого расспрашивали о настроениях на местах, и у нас получилось впечатление, что хотя организации партии "Народной Воли" всюду разбиты, но в народной массе идет то глухое, святое недовольство жизнью, которое в конце концов неизбежно приводит к переменам, к улучшениям жизни.
Конечно, мы знали, что тяжелая жизнь народа не может сразу повернуться в райскую, но мы видели, что труды нашего посева не пропадают зря. Мы поэтому бодро смотрели на будущее и упорно готовились к нему, укрепляя свой дух, расширяя знания. С воли о нас заботились. Нужды в пище и одежде мы не ощущали. Все было дешево, доступно. Но кроме того, что нам посылали родные и друзья, мы и сами старались заработать. В. А. Гольцев, бывший профессор Московского университета, прислал нам для перевода книгу французского ученого Летурно "Социология", и мы ее усердно переводили... Трудно было пересылать ему перевод. Через начальство? Пропадет, да и скандал целый поднимется! Мы столковались с одним хорошим надзирателем, и он тайком понемногу перетаскивал нашу работу на квартиру В. А. Гольцева. Впоследствии эта книга была напечатана под его редакцией.
Время шло быстро. Приближалось 5-е мая, день, когда из Московской пересыльной тюрьмы отправлялась в Сибирь первая партия, в которую и нас могли включить. Мы волновались, боялись, что нас разделят на мелкие группы, опасались, что женщин отправят отдельно от нас с бродяжеской партией... Что значат наши угрозы: "Возьмите нас силой"? Ровно ничего! Мы все измучены двух-трехлетней тюрьмой, слабы, безоружны, а кругом нас стены, замки, цепи, вооруженные люди... И все таки мы были какой то силой. Спаянные одной мыслью, мы заставляли считаться с собой. Мы знали, что мы в их руках, и в то же время наши тюремщики понимали, что в случае нашего упорства произойдет слишком большое общественное недовольство, протесты...
Нас к концу апреля накопилось уже больше 70 человек, и это тоже придавало нам некоторую веру в успех.
Приготовления к далекому пути были; в полном разгаре. "Красный Крест", общество помощи политическим заключенным, снабдил нас необходимой одеждой, деньгами. Наш староста, студент Петровской Академии Г. П. Клинг, работал не покладая рук, распределяя пиджаки, белье, верхнюю одежду, чемоданы. Это сопровождалось нередко курьезами. Так, прибыли к нам два гвардейских солдата Преображенского полка, балтийские немцы, Гиркани и, если не ошибаюсь, Бауэр. Оба огромного роста, крепкие, чужие нам люди. Они попали в ссылку по делу об оскорблении какого то великого князя в пьяном виде. Народ бедовый. Они сразу почувствовали, что тут можно поживиться и затеяли скандал со старостой:
