Конкретная история советского общества повторила, заново в очень сжатые и легко обозримые сроки проиграла общеисторическую закономерность эмансипации морали от реальной практической жизни. Первый прорыв, как уже отмечалось, наметился в конце 50-х годов, когда была осознана и общественно признана относительная автономность, самостоятельность морали. Второй прорыв произошел на рубеже 70 - 80-х годов, когда мораль была вознесена на вершину ценностной пирамиды, стала рассматриваться как некая сокровенная истина если не бытия вообще, то по крайней мере духовной жизни. В обоих этих случаях процесс эмансипации морали от бытия происходил одновременно с осознанием его (бытия) нравственной ущербности. Критика Н. С. Хрущевым беззаконий сталинизма обязывала оторвать мораль от политической практики, рассмотреть ее в качестве относительно автономного уровня долженствования. Политическая реальность периода культа личности обнажилась в таких отвратительных формах, что ее нельзя было нравственно оправдать даже в узких рамках классовой этики. Вторая узловая точка в деле отрыва морали от реальной действительности была связана с радикальной критикой, нравственной дискредитацией социально-экономических и политических процессов в истории нашего общества, всей административно-командной системы. Словом, чем ниже падала действительность, тем выше поднималась мораль. И вместе с тем, отказывая действительности в своей санкции, ориентируя на критическое к ней отношение, мораль ставит человека выше обстоятельств, выше необходимости. Моральный идеал связан с действительностью как отрицание последней.
Когда мы говорим, что мораль нельзя понимать как служанку необходимости, что она является ее высшим судом, то сразу же возникает опасность морализаторства, связанного с преувеличенным представлением о роли и возможностях морали. Морализаторство очень коварно, оно дает ложный выход социально-критической энергии людей. В этом случае реальное решение реальных - экономических, политических и др. - проблем на соответствующем уровне и соответствующими средствами подменяется моральным негодованием или, наоборот, моральным восторгом, переводится в индивидуально-психологичес кий план. Социальная хирургия подменяется моральной терапией.
Проследим это на одном примере. Осмысливая нашу историю, 30 - 40-е годы, названные сталинщиной, многие публицисты связывают все деструктивные процессы с личностью Сталина, его жестоким восточным нравом, индивидуальными особенностями характера, предполагаемой паранойей и т.д. Точно так же годы застоя замыкаются на вялости, безразличии Брежнева. Вокруг этого строятся все объяснения. Правда, некоторые авторы сделали шаг дальше, поставили вопрос об ответственности и теории марксизма. И все. Здесь обнаруживается типично морализаторский подход к истории, когда, как говорил Гегель, героя мерят мерками камердинера.
Конечно, когда общественный процесс расчленяется на индивидуальные события, на человеческие ситуации, то всегда нужно доходить до выявления конкретных виновников, до моральных и юридических оценок действующих в истории лиц. В этом нет никакого сомнения. Но надо понимать и другое: моральные и юридические аспекты не исчерпывают проблематику. Ведь вопрос можно поставить и так: а несет ли ответственность за все случившееся партия или нет? Разумеется, когда речь идет о конкретных решениях, роковых ошибках, беззакониях, исходивших от Сталина или Брежнева, то вполне естественно винить именно их. А кто несет ответственность за выработку программы, стратегии? Кто отвечает за преступления, санкционированные полномочными органами партии - пленумами и съездами? Несет ли партия ответственность за все эти веши - ответственность историческую и политическую? По-видимому, несет. И оправдание ссылками на злую волю ее генсеков не может прибавить ей силы и авторитета, ибо что же это за партия, которая так легко может, стать жертвой индивидуального произвола? Нации, как и женщине, говорил в свое время К. Маркс, непростительны минуты слабости, когда любой проходимец может овладеть ею. То же самое можно сказать о партии. На этом примере видна вся несостоятельность морализаторства, когда правомерная моральная оценка событий подменяет собой содержательный исторический и политический анализ.
